Поддерживая оберегающую его от способных вымотать душу и мозг до состояния каши-размазни требований или вопросов репутацию бездушного и бесчувственного даже по меркам дроу ублюдка, всегда настолько же вежливого и спокойного, насколько он подчас был готов вырвать кому-то внутренности за неудачно брошенный взгляд или необдуманную фразу, Киммуриэль никогда не сказал бы ни Джарлаксу, ни вообще кому-то из основного состава Брэган Д'Эрт, насколько его доводит до ручки всё и вся. То, что Джарлакс не думает головой, влипая по самые кончики длинных эльфийских ушей в очередную, невестьсколькитысячную по счёту передрягу, да с таким восторгом, с такой готовностью даже в самой глубокой заднице мира взять все захватывающие и увлекательные моменты, которые жизнь может ему предложить, что надрать ему эти самые уши, честное слово, так и подмывало. То, что при виде Дзирта До'Урдена в радиусе поражения его пропитанными насквозь моралью и нравственностью речами хотелось уйти в стенку, да так и не выходить обратно больше никогда. То, что Громф если и пытался умнеть, то слишком медленно, и Киммуриэль всё ещё не отрицал возможность, что маг однажды просто оторвёт ему голову, потому что может, и настроение будет плохим. То, что периодически приходилось пролечивать содержимое черепа очередному в большей или меньшей степени свихнувшемуся герою — не видел бы Киммуриэль их всех. То, что Брэган Д'Эрт теперь якшалась абсолютно с кем угодно, кроме хоть сколько-нибудь приличных и адекватных компаний. Впрочем, следует признать, дворфы с хорошо промытыми Дзиртом и королём Брэнором мозгами даже научились отличать дроу, входящих в состав клана, во всяком случае, в основной, из верхушки, и приветствовали так радушно, как они в принципе были в состоянии понимать данное слово. И их толкование гостеприимства, пусть и дикое, всё ещё выгодно и приятно отличалось от взглядов на подобное старших жриц Мензоберранзана.

И Артемис Энтрери среди всего этого больше не казался ни таким уж бросающим вызов всем вбитым Киммуриэлю как истинному дитя своего народа устоям выскочкой, ни конкурентом за что бы то ни было. Наоборот, Облодра полагал, что именно этот убийца был способен его во многом понять.

— Ты напиваешься по какой-то конкретной причине, или просто для души? — без намёка на шутку поинтересовался Киммуриэль, сначала проступая бесплотной тенью рядом с Энтрери, и лишь потом словно бы нарочито, подчёркнуто медленно обретая вещественность.

Киммуриэль был из тех, кто может себе позволить не следить за своим внешним видом и при этом выглядеть хорошо. Когда он находился в Улье иллитидов, он забывал и об этом, и обо всём на свете, там иначе текло время и менялось само восприятие реальности. Для полноценного слияния разумов внешность не важна, и он считал положительной чертой проницателей разума то, что они не обращали на неё внимание больше, чем требовало, чтобы отметить чужака в Улье, а также определить, пригоден ли индивид в рабство или для контакта, либо же с ним лучше не связываться. Однако, выходя к себе подобным, а уж тем более — на поверхность, Киммуриэль всегда уделял внимание тому, какое впечатление производит, понимая, что для большинства разумных это всё же важно — и подвергает вопросу уровень их разумности. Впрочем, до самолюбования Джарлакса он бы не дошёл, даже возникни у него такое нелепое и несуразное желание. А желания такого рода у него пропали больше сотни лет назад.

А вот сегодня его облик был паршивым и даже, можно сказать, в каком-то смысле взъерошенным. Нет, не причёска, а общее впечатление. Так, словно он с утра до вечера целый год пахал в шахтах или служил подопытным материалом Гарпеллов, кое-как приведённым в порядок после нескольких провалов подряд. И Киммуриэль об этом отлично знал. Скрывать от Артемиса Энтрери то, как он беспросветно утомился и выдохся, Облодра не счёл нужным.

— Ты позволишь составить тебе компанию, Артемис Энтрери?

Нет, если бы господин-десять-сотен-несчастий, достопочтенный "моё сердце не разбито, у меня его вообще нет, а, если не отстанете, я воткну что-нибудь острое в ваши", велел ему убираться, навязываться псионик бы не стал. Не то настроение, чтобы нарочно допекать, проверяя, что там у перевоспитавшегося негодяя осталось от нервов после всех приключений. Может, у него мозги после медузы так до сих пор и оставались каменными. Или, переобщавшись с Дзиртом, Энтрери теперь тоже поборник доброты, красоты и милосердия — всего того, что у нормальных дроу вызывало зубовный скрежет и жажду сожрать, не жуя. Облодра, впрочем, подозревал, что нормальным не являлся от рождения. Им с Энтрери обоим пришлось крайне несладко во многих ситуациях, поэтому просто так раздражать Артемиса Киммуриэлю было уже очень давно совершенно не интересно. Хотя, конечно, шанса поддеть его по мелочи пару-тройку раз не упустит никогда. Но они перестали быть врагами, и, хотя дружбой пока не пахло, Киммуриэль собирался попробовать выяснить на личном опыте, что же такого в самом деле Джарлакс нашёл в этом мрачном человеке. Помимо высококлассного мастерства в бою, конечно. Джарлакс отнюдь не возился так долго и упёрто с каждым талантливым воином на своём тернистом жизненном пути. И помимо способности устроить "она его за муки полюбила" какой угодно девице, даже прожжённой насквозь циничной стерве, искушённой и опытной во всех сферах.

Подпись автора

Киммуриэль молча, но весьма красноречиво смерил взглядом Энтрери, подвергая скептической оценке способность того самостоятельно разобраться со своими проблемами. Впрочем, никак комментировать это Облодра мудро не стал, поскольку сейчас не испытывал ни малейшей нужды даже в минимальном конфликте между ними, а, значит, и позволять себе лишние провокации ни к чему. Тем не менее, кое-что он не мог не озвучить, так как полагал это своим долгом, не перед Артемисом даже или Джарлаксом, который всё ещё дорожил упёртым и мрачным, как грозовая туча, убийцей, а перед самим собой:

— Я принимаю твоё нежелание моего вмешательства, но, если у тебя возникнет потребность в моих услугах, ты можешь обратиться ко мне в любое время, и я сделаю всё, что в моих возможностях, чтобы оказать тебе помощь и поддержку.

Киммуриэль дал это обещание совершенно легко, действительно собираясь его сдержать, если Энтрери когда-нибудь сподобится довериться ему настолько. В том давнем прошлом, когда они не ладили, Артемис использовал любую возможность, чтобы обрести дополнительную защиту от псионического дара, зная, что, едва Облодра нащупает в ней хоть крохотную брешь — не преминет обязательно ударить туда, совершенно жестоко, дьявольски метко и без даже намёка на укол совести. Теперь Киммуриэль попросту не видел во всём этом смысла. Да и уважение Артемис заслужил бы в его глазах, даже если бы остался простым человеком, куда больше, чем Дзирт До'Урден. По крайней мере, Киммуриэль отчётливо понимал, что известие о смерти Энтрери его бы взволновало и задело куда больше, чем такая же новость о лиловоглазом бродяге, которому, признаться честно, Облодра несколько раз желал сгинуть совсем. Иногда — для его же блага, как, например, в период безумия, ведь ни на минуту не верил, что Дзирт выкарабкается, а смотреть на долгую агонию было и досадно, и противно. Впрочем, он и к Дзирту относился ровно, с вежливым расположением, насколько был способен демонстрировать хоть какие-то эмоции постороннему, ничем не выдавая, что порой от образа мыслей младшего До'Урдена клонило в сон даже его, привычного к монотонным и лишённым хоть какого-то окраса беседам с иллитидами. Облодра вообще отточил своё искусство ношения безразличных ко всему мирскому масок до совершенства, выдавая живые реакции, те, что естественные, а не тщательно рассчитанные на создание определённого эффекта, лишь крайне дозированно. Исключением из этого общего и нерушимого для всех персонального правила Киммуриэля вообще остался с некоторых пор только Джарлакс. И то лидеру Брэган Д'Эрт пришлось раз с дюжину чуть не умереть, как при Киммуриэле, так и вообще — и нечего питать наивные надежды, что Облодра об этих выходках ничего не разузнал, — а ещё провести очень много долгих и тяжёлых разговоров.

Он наполнил себе стакан, причём со стороны выглядело, будто его успокаивает само действие, но отпить не спешил. Задумчиво провёл кончиком пальца вдоль края, словно это был утончённый эльфийский бокал из чистого хрусталя или серебра, а не обычная, низменная даже дворфская посуда. И вот от этого движения несчастный предмет утвари и впрямь на мгновение почудился бокалом из набора какого-нибудь благородного Дома.

— Рассказывать, собственно, нечего. Кроме того, что я чудовищно вымотался, — с интонацией в стиле "по мне и не скажешь, вероятно, а я вот тоже способен и уставать, и желать, чтобы все вокруг сгинули в Бездну" проговорил псионик. — Я обычно не употребляю алкоголь, кстати, поскольку он может оказать непредсказуемое воздействие на мои способности. Он изменяет восприятие, насколько мне известно? А ведь от формы и чистоты созерцания реальности зависит моё существование. По этой же причине я чаще всего избегаю наркотических веществ, разве что под наблюдением тех, кто сможет остановить меня, если всё пойдёт не по плану.

Но он готов рискнуть, настолько утомился, и так ему всё надоело. Киммуриэль лишь рассчитывал, что самоконтроль у него останется в достаточной мере, чтобы пресечь спонтанные выплески дара, а также остановить себя, если сознательно захочется вытворить какую-нибудь глупость. Он ведь не свихнётся, чтобы в процессе не осознавать, насколько пожалеет, придя в адекватное состояние после.

— Раньше, когда я ещё увлекался подобными экспериментами, это делал Рай'Ги, — в половине случаев не делал, а наслаждался тем, какие безумные выходки мог вытворять нетрезвый или находящийся под чем-то Киммуриэль, но это опустим. — Сейчас я иногда прошу Джарлакса, если собираюсь поставить опыт над своим организмом, но ни у него, ни у меня чаще всего не находится лишнего времени, — по лёгкой укоризне в тоне, нарочно допущенной Киммуриэлем, как и всегда, следящим за каждой репликой и оценивающим, стоит ли ей звучать, так и читалось, что он полагает, будто это у него именно что нет времени, а Джарлаксу просто интереснее ещё какая-то несусветная чушь, порой на другом конце Вселенной, в богами забытой глуши. — Он ещё не привлёк тебя ни к каким заданиям Брэган Д'Эрт? Ваше общение носит исключительно личный характер, или ты снова официально состоишь в клане?

И снова по тому, как Киммуриэль это сказал, становилось более чем ясно — он считал, считает и будет считать Энтрери одним из клана. Всегда. Что бы ни происходило между ними. Часть семьи. Именно на то, чтобы донести столь нехитрую, но, кажется, ускользающую от Артемиса истину, и было направлено аккуратно вплетённое в предложение слово "официально". Чтобы Облодра перестал так относиться к убийце — тому потребовалось бы умереть. И то, зная Джарлакса и памятуя, как возвращались с того света, и не от того, что Эффрон подсуетился, а по-настоящему, все подряд, от некоторых жриц Ллос до Компаньонов Холла, Киммуриэль бы не гарантировал, что это окончательно, бесповоротно и точно означает отставку Артемиса из членов клана и друзей Джарлакса. И да, если придётся тащиться за Энтрери даже Ллос не ведает, куда, доставать его из лап хоть демонов, хоть хаоса, хоть каких угодно божеств и лордов Смерти — Киммуриэль потащится. Вместе с Джарлаксом или нет. Это может стать даже его инициативой. Хотя, с высокой долей вероятностью, До'Урден и здесь успеет подсуетиться, а Брэган Д'Эрт не впервой прыгать за Дзиртом невесть как далеко и глубоко в кошмары, и без конкретной схемы действий, кроме стихийной импровизации и "мы просто набьём лица, неважно, как много там противников, десять или десять тысяч, и горе той армии или той крепости, что не увернутся". И, вестимо, кошмары сами потом видели их в ужасных снах. И молились о невозвращении буйного отряда. Работать с такими — одно сплошное мучение для любящего расчёты Киммуриэля. Но он примет это и потерпит, если жизнь Энтрери будет на кону. Не спрашивайте только, почему и зачем. Он бы не ответил, так как плохо ориентировался в сфере эмоций. Джарлакс, конечно, старался ему приводить доступные аргументы, но шло с огромным скрипом и так медленно, что порой возникало впечатление, будто не двигается вовсе.

Подпись автора

Киммуриэль наградил Энтрери взглядом, заменяющим тысячу слов. О, конечно, они помогли Энтрери сбежать из Мензоберранзана, и посодействовали ему в избавлении от ослепляющей мании преследовать Дзирта До'Урдена, и не дали покончить с собой после этого, и вытаскивали убийцу из замка Дрейго Проворного, и псионик пролечивал мозги многочисленным женщинам, с которыми Артемис имел неосторожность спутаться за свою долгую и насыщенную жизнь, и Джарлакс обошёл вместе с этим же вот самым убийцей, наверно, весь Фаэрун, потому что Энтрери им чужой, и никто, и звать его никак. Ну, конеееечно. Разумеется.

Эррту с два.

Хотя нет, два Эррту — это перебор, они с одним никак разобраться не могли.

Конечно, Киммуриэль выполнил бы любое распоряжение Джарлакса, даже если бы продолжал жаждать кроваво прикончить Артемиса, но нет, это и впрямь осталось далеко позади. Так далеко, словно и не с ним происходило. Хотя история с Креншинибоном весьма и весьма многое для Киммуриэля разделила на до и после. В некотором смысле она разбила и переломала его, в другом — помогла окрепнуть и обрести самодостаточность.

— Это тебе, вероятно, легче, но ты не захотел бы видеть, куда бы укатился Брэган Д'Эрт, если бы я принимал решения после того, как выпью. И что бы со мной тогда сделал Джарлакс.

Прежде, чем начать объяснять, Киммуриэль отпил тоже. Люди бы назвали это чем-то вроде "для храбрости" или "вдохновения ради", но с ним ни то, ни другое не имело смысла. Он просто испытывал настоятельную потребность смочить горло перед трудной темой.

— Скажем так, за последние несколько десятков лет произошло много такого, что изменило моё отношение к жителям поверхности. Не могу сказать, чтобы я проникся к ним любовью и заботой, и уж точно не питаю никаких сентиментальных симпатий, в отличие от нашего общего знакомого, — Киммуриэль намекал на Дзирта, конечно же, и это было вполне очевидно по слегка изменившемуся на лёгкую смесь одновременно и восхищения, и отвращения, производящую в сочетании абсолютно неповторимую гримасу. — Но в сравнении со многими представителями моего народа они вполне приемлемы. Знаешь, возможно, я ближе именно к вам, чем к моей расе. По их разумению я ничуть не меньше иблис, могу тебя уверить. Находясь в Мензоберранзане, я видел их мысли так же ясно, как сейчас — тебя. Они называют меня существом и особью, и омерзение сквозит в каждом слове, обращённом ко мне. Они говорят, что Джарлакс нашёл себе марионетку из уничтоженного Дома, пользуясь тем, что пойти мне больше некуда, и лишь его защита обеспечивает моё выживание. Что я лишён личности и, как бы я ни поступал в рамках потребностей клана, все мои слова и поступки продиктованы им. Что я его игрушка и имущество. Что такая тварь, как я, должна отправиться туда же, где упокоилась вся остальная моя семья, или даже глубже, в самую Бездну, в лапы демонов. Если хоть один демон не побрезгует прикоснуться к такой падали, как я, конечно же.

Киммуриэль с очень жёсткой и лишённой даже капли жалости к себе самоиронией усмехнулся уголками губ. Там, в глубине этой достаточно спокойной и сдержанной ухмылки, в безупречном стиле дроу, прятался подлинный звериный оскал, и ощущалось, что он не станет терпеть это до бесконечности, и рано или поздно найдёт средство изящно, и вовсе не напрямую, бросаясь в стиле всё того же До'Урдена в самоубийственную лобовую атаку, а так, как подобает сыну народа, вскормленного интригами, разорвать глотки каждому, кто разевает рот на него и его Дом.

— Так думает в Мензоберранзане каждый второй из тех, кто вообще обо мне вспоминает, — он не стал уточнять, что иногда, поскольку Брэган Д'Эрт, мягко выражаясь, отнюдь не сидит тихо и мирно на месте, и что-то предпринимает нередко по его, Киммуриэля, выбору, не безусловно всегда согласованному с Джарлаксом, им приходится вспоминать, хотят они того или нет. — И, я бы не стал утверждать, что они не правы так уж во всём. Ведь, кроме Брэган Д'Эрт, мне, по сути, как не было, так и до сих пор некуда идти. Ты не первый человек, с которым общался Джарлакс, и уж, тем более, не первый опытный и сильный боец. Причиной моей ненависти к тебе был страх перед тем, как близко он тебя подпустил. Если бы Джарлакс от меня отказался, мне была бы прямая дорога в могилу. И мне, и Рай'Ги. Нас не приняло бы ни одно общество. Но, в конечном счёте, он всё равно очень плохо завершил свой путь, и я не смог его остановить... А мне пришлось взрослеть и брать на себя ответственность.

Киммуриэль уже не был ни малышом, ни подростком в тот период, но навыки социализации всё равно оставляли желать лучшего. Он и в страшном сне на самом-то деле не представлял себя руководителем Брэган Д'Эрт, и его вполне устраивало следовать за кем-то и быть полезным. Он был похож на тех чудаковатых учёных, которым хватило бы знаний и возможностей при желании завоевать полмира, но гораздо интереснее закапываться в толстые библиотечные фолианты, пропахшие пылью и историей, либо ставить опыты в лаборатории, а результатами их изысканий пусть пользуются другие. Таким странным доставляет подлинное наслаждение сам процесс, итоги же они далеко не всегда понимают, куда, как и зачем применять, и поэтому им необходимо чьё-то руководство. Блестящий специалист в одном конкретном направлении, он проявлял изумительное и невероятное невежество во всех остальных. В тех, что обычно считаются элементарными и доступны даже человеческим детям лет десяти от роду. Киммуриэль был таким всегда, и Джарлакс вытолкнул его из этого состояния, поставив в положение, принуждающее быстро и чётко реагировать на любые возникающие события, проявлять волю и решительность. Вероятно, именно это было и лучшим наказанием для него тогда, и лекарством против второй такой же ситуации, при которой, не зная, на чью сторону встать и не обладая достаточной мотивацией самому стать полноценным игроком и ведущим, Киммуриэль бы колебался до бесконечности и снова кончил бы тем, что попросту отстранился бы от поступков вообще. Что бы ни болтали в Мензоберранзане, даже если Джарлакс и считал его одной из своих фигур и деталей механизма под названием Брэган Д'Эрт — что-то подсказывало, что, во-первых, Бэнр и сам тоже был в некотором смысле такой деталью, одной из важнейших, приводящих всю систему в движение, но всё же, а, во-вторых, предоставлял определённую свободу действий тем фигурам, что доказывали свою способность распоряжаться этой свободой не во вред себе и окружающим и не погубить тех, кто доверился им и положился на них. Киммуриэль был мальчишкой, стремительно повзрослевшим после того, как внезапная инициатива Джарлакса обрушилась на него. И трансформация вышла разительной. Если бы он не справился — заплатил бы слишком дорого.

Да, пожалуй, за это назначение, получив которое, Киммуриэль неоднократно клял Джарлакса за спиной и ругался в глаза, он в действительности даже больше обязан, чем за спасение жизни. Ведь оно научило его тому, что можно постигнуть лишь на практике, и, если бы не такой суровый курс своеобразного лечения, Киммуриэль так и остался бы просто обиженным на Дом Бэнр и весь белый свет вечным ребёнком. В нём так и оставались эти черты, потрясающий их с Громфом провал, закончившийся прорывом демонических лордов во главе с Демогоргоном, подтверждал, что до конца от мелочной мстительности Киммуриэль не избавился... Но он бы состоял только из неё и ненависти, как К'йорл, если бы не Джарлакс. И зрелище вышло бы крайне печальным и постыдным.

— Я достаточно много осознал за прошедшее время, чтобы спокойно признаваться в этом. И достаточно изменился, чтобы проблема перестала беспокоить меня. И я теперь понимаю, что клан — наш общий дом, а ты — член моей семьи, Артемис. Нам не за что сражаться друг против друга и нечего делить. Ты знаешь, что мы с Джарлаксом придём за тобой, если ты где-то снова застрянешь. И я знаю, что, даже ругаясь на нас последними словами, ты сделаешь то же самое для нас. Разве не так? — Киммуриэль улыбнулся, на этот раз разрешая себе проявить толику тепла. — Не стану обещать никогда и ни при каких обстоятельствах не использовать больше это слово, которое ты упомянул, зато могу гарантировать, что оно не прозвучит в твой адрес.

И после этой речи, выжавшей из него почти все ресурсы красноречия и эмоций, честно признаться, давно Киммуриэль ни для кого так не старался — псионик всё же допил дворфское пойло. С такой миной, словно ему уже было нечего терять, худшая часть уже произошла — он вывернул часть души, кусочек сокровенного, перед Энтрери. Кто бы мог предположить, что подобное произойдёт.

Подпись автора

Сколько истины в словах дроу? Сколько истины в его мыслях и поступках? Способен ли на такое тот, кто вырос в обществе, целиком и полностью основанном на лжи? Впитал в себя эту философию, что диктует лелеять тёплые чувства лишь к одному существу на всём свете — к себе, а остальных воспринимать лишь как ступени и рычаги, необходимые для достижения цели. Жил по принципам той реальности, где говорить правду равнялось безумию и самоубийству. И неважно, к какой конкретно цели кто стремился — власть и слава, боевое мастерство, роскошная жизнь или просто наслаждение убийствами. Дроу всегда делали только то, что считали нужным для себя, иногда ненадолго объединяясь с кем-то для устранения общего противника — отлично помня, что союз превратится в войну сразу, как только причина потеряет актуальность.

Действительно ли Киммуриэля многие годы приковывали к Брэган Д'Эрт лишь чувство ответственности, долг перед Джарлаксом да отсутствие другого места, где бы его приняли? Он не чувствовал себя комфортно в Мензоберранзане, где, даже если не считать того факта, что Облодра — изгой, внушающий в равной степени и опасения, и омерзение, многие были бы не прочь прибрать к рукам настолько сильного псионика и управлять им, сделать его своей игрушкой и своим инструментом, как рождённая заново Ивоннель использовала К'йорл. Без рода, без имени, а, если вычесть Брэган Д'Эрт, и без защиты, Киммуриэль мог бы полагаться лишь на свой дар, но и на такой козырь рано или поздно придумали бы достаточный подавитель, чтобы сделать из него послушного раба. Нет, в Мензоберранзане ему не получить безопасности. Но и на поверхности, среди множества чужих и чуждых Киммуриэлю существ, многие из которых будут косо смотреть на дроу, даже дружественного, до конца своих дней — ему было плохо. С трудом переносимое солнце парадоксально оказалось меньшей из проблем. Спокойнее всего он ощущал себя в Улье иллитидов, но понятие семьи у этих существ сильно отличалось, там не были важны ни личности, ни оболочки, в которые они заключены, ведь после смерти каждый просто возвращался обратно в Разум. Им было безразлично, приходил к ним Киммуриэль или кто-то вместо него, способный понимать и взаимодействовать, если умеет слушать, слышать, воспринимать и передавать — для них не будет разницы, даже если умом они отметят, что явился кто-то новый, они точно так же будут сотрудничать и обучать его или её. Их ничуть не взволнует, если Киммуриэль однажды не вернётся вообще. А, если они будут видеть больше выгоды в том, чтобы вывернуть наизнанку содержимое его головы и продать то, что найдут там, заинтересованным лицам — они сделают это без колебаний и морально-этических затруднений... На таких условиях Брэган Д'Эрт оставался единственным, где Киммуриэля ценили и уважали, даже если к этому примешивалась толика опасений перед его жестокостью или странностями. На самом деле Киммуриэль плевать хотел бы на Дом Облодра с точки зрения родственных связей и персональных симпатий, но там все знали, что он из себя представляет, а он — кто такие они. Не требовалось долгих и мучительных объяснений ни с одной стороны, не ловил он на себе косые взгляды и пересуды о том, какими именно средствами его, неадекватное чудовище, подчиняет себе Джарлакс, и насколько далеко заходит его общение с иллитидами. Он потерял не любящих близких, а статус, возможность самоопределяться, вот эту самую опору, где не нужно питать никаких положительных эмоций, ведь их объединяет нечто куда более важное. Даже в Улье слияние было иным, потому что целый пласт, доступный почти всем нормальным живым существам, в том числе и псионикам Дома Облодра — эмоций и переживаний, реакций, основанных не только на чистой логике, у иллитидов выпадал целиком и полностью. Они даже не могли взять в толк, как это воспринимать, зачем оно надо. Им не с чем было это знание соотнести и закрепить, поэтому жалкие попытки Киммуриэля что-то до них донести в самом начале его работы с Ульем провалились. Ни под землёй, ни наверху — нигде во всём Фаэруне таких, как Облодра, больше не было, и одиночество тяготило. Киммуриэль настолько не привык чувствовать, что нужен не просто как исполнитель поручений, не как способ давления на кого-то или запугивания, а он сам как есть — он в первую очередь видел подвох во всех потугах с ним сблизиться.

Но вот, признав, что Брэган Д'Эрт для него не только относительно безопасное убежище и верное оружие, но и семья, те, кто ему дорог — Киммуриэль улавливал присутствие уютного тепла в груди. Тепла, которое он редко испытывал уже не один десяток лет. Как будто застывшая от холода и лишённая всяких признаков и растительности, и живности пустыня начала понемногу оттаивать.

И сегодня он сам пошёл навстречу Энтрери. Пошёл — и не сожалел об этом.

Иблисы или нет, а все они становились до изумления одинаковыми и предсказуемыми, когда речь заходила о шкурных интересах, жадности и стремлении самоутвердиться за счёт окружающих — и дроу, и люди, и все остальные расы. Жизнь ради выгоды, шествие по трупам поверженных конкурентов, даже если это противостояние было вынужденным или вообще существовало лишь в воспалённом уме одной из сторон, как было с одержимостью Артемиса Дзиртом — вот дорога прямиком в пустоту. И отнюдь не такое занятие, на которое стоило тратить бесценное время. То, что провернул Джарлакс над Энтрери, и избавив от помешательства на До'Урдене, и показав, к какому тупику тот идёт уверенным шагом, делая ставку лишь на мастерство бойца, пренебрегая человеческой сутью и растаптывая её, было невозможно проигнорировать, и Киммуриэль, несмотря на всё своё былое высокомерие относительно возни с этим человеком, не мог быть настолько слеп и глуп, чтобы, черпая опыт буквально из всего вокруг себя, совсем не извлечь урока из участи наёмного убийцы.

— Артемис, не поделишься ли ты хотя бы частью того, что, ммм… угнетает тебя?

Киммуриэль, сцепив пальцы перед собой в излюбленной позе, с которой часто проводил собеседования с перспективными новичками, когда сам Джарлакс по какой-то причине заниматься этим не мог или не хотел, промурлыкал вопрос хотя и без нажима, но с неописуемыми интонациями, миролюбиво, вкрадчиво и едва ли не ласково, что в былые времена так явно сигнализировало бы о подвохе и опасности, что с Энтрери сталось бы съязвить в ответ или просто взять и уйти. Сейчас, однако, никаких подтекстов псионик не вкладывал, и, чтобы сбавить возможные опасения убийцы, вряд ли способные исчезнуть быстро и легко после стольких лет, в течение которые они двое не выносили друг друга и мечтали о вариантах устранения, продолжал:

— Я не пытаюсь вмешиваться с помощью своих способностей, но ведь это не означает, что я не могу просто дать тебе совет. Ты ведь даже ничуть не будешь обязан ему следовать, если не понравится.

В его речи отчётливо читались нотки, намекающие на "я ведь и самому Джарлаксу советы даю, и в немалой степени благодаря им он до сих пор нигде не сгинул так, что и ушей никто не отыскал бы". Причём Киммуриэль вовсе не подчёркивал это нарочно, оно получилось само собой, естественно. Он всегда находил хорошее применение своим положительным сторонам, и рациональный, здоровый талант просчитать выход из критических ситуаций, а также извлечение чего-то продуктивного даже из ошибок клана в этом списке, по меркам Облодры, стояли чуть ли не первыми пунктами.

Подпись автора

Да, тут и мысли читать не требовалось, чтобы понять, какие внутренние демоны терзают Энтрери. С такими всегда сражаться сложнее всего, в них не вонзишь клинок, а, если попробуешь — попадёшь в собственное сердце. Они цепляются за тебя, как репьи к рукавам или пиявки к коже, и отодрать можно только с мясом, и то вряд ли насовсем. В душе всегда остаются дремлющие до поры, до времени семена этой пакости, и невозможно предсказать, что и как взбудоражит их и заставит прорасти. Киммуриэль понимал, потому что в некоторой степени видел в Артемисе своё отражение, и сам не раз и не два задавался теми же самыми вопросами. Тот прав, многие поверили ему и в него, но в кого и во что верить самому Энтрери? Ему, для которого столько десятков лет чужая жизнь ничего не стоила, да и своя порой очень мало значения имела.  Ему, прошедшему через такие испытания, которые сломали бы любого другого. Собственное небезразличие к этому человеку удивляло Киммуриэля и всё ещё немного ставило в тупик. Облодра был дроу до мозга костей и кончиков пальцев, он вышел из общества, где обучали сотням и тысячам разнообразных и порой весьма изощрённых способов убийства себе подобных, но уже простая симпатия к кому-то, не-желание убить, беспокойство за, порывы впутаться в неприятности не ради спасения своей обожаемой шкуры, а чтобы выручить другого — это там выступало в качестве стыдного, портящего высокую честь жизни среди расы тёмных эльфов. Как врождённое уродство — дроу брезгливо, как грязный мусор и липкую гниль, презирали таких и считали, что облегчить участь калеки, перерезав тому горло, наилучший вариант — искажённая, оскорбительная для жителей поверхности пародия на милосердие, что досталась мрачной и зловещей расе Киммуриэля от природы.

Небезразличие к Артемису Энтрери, отличающееся от жажды похоронить чересчур искусного для простого человека убийцу поглубже в земле, для верности проделав всё лично, несколько раз перепроверив и для гарантии навалив сверху на могилу груду камней — когда-то давно показалось бы Облодре шуткой, выказывающей крайне дурной вкус того, кто озвучил её. Джарлакс внушал им всем, членам клана, что каждый из них сражается и делит невзгоды плечом к плечу с остальными, что, какие бы катаклизмы ни потрясали мир вокруг, и какие бы боги ни сходили с ума, на Верхнем ли, на Нижнем ли Плане бытия — Брэган Д'Эрт должен оставаться единым. Они — звенья неделимой цепи, дополняют друг друга, и ни один из них не конкурент остальным, но поддержка. Если же они не ладят между собой, если дерутся и спорят — ослабляют всех. И, не сумей они брать себя в руки — ко дну пойдут все вместе. Киммуриэль, по натуре скрытный и замкнутый одиночка, чей дар работал, когда он обращался внутрь себя и там обретал источник силы, не понимал. Он не понимал этого веками. Старался, конечно, даже без внутреннего согласия с политикой Джарлакса настроиться на неё и поддерживать, старался так, что, кажется, ему удалось заверить всех, в том числе и самого главаря, что разделяет эти идеалы... Но нет. Они никогда не были частью мировоззрения и восприятия Киммуриэля. Он чувствовал иначе, только пока рядом был Рай'Ги. Действительно почувствовал, испытал на себе, осознал, как это — когда рядом тот, кто не поднимет на тебя оружие, даже если ты ошибёшься, с кем тебе ни к чему подбирать слова и мучительно искать, как донести даже простые истины. Тот, кто может согреть и порадовать — пусть их понятия радости и отличались обострённой даже по меркам дроу жестокостью. В те годы Киммуриэль проникся наконец аргументами Джарлакса насчёт клана и товарищества хоть немного... Но Рай'Ги предал Брэган Д'Эрт. Киммуриэль до сих пор не мог вспоминать о нём без боли и тоски. И, наверно, не сможет, пока не умрёт. Какие бы глупости ни вытворял Рай'Ги, как бы далеко ни зашёл в той слепой одержимости — Киммуриэль отчаянно не хотел ему такого конца. Не хотел — и ничего не мог исправить. Совсем ничего.

Псионик пока ещё не вполне мог поручиться за то, какое конкретно значение имеет для него Артемис Энтрери. Просто чувствовал, отчётливо и ясно, что Энтрери важен. И его утрата станет очередным ударом. Станет, в этом ни к чему сомневаться. Слишком давно, глубоко и крепко вошёл Артемис в жизнь приученного доверять лишь себе и полагаться на себя Облодры. Вот кто бы мог подумать, право слово. Казалось бы, пускай и сгинет, невелика потеря. Особенно когда Энтрери сам с достойной куда более осмысленного применения целеустремлённостью и ослиным упорством добивался, чтобы его остывающее тело отправили на кладбище. А вот нет. Поди, Киммуриэль, врачеватель чужих умов, разберись, что за каша варится в тебе самом. Не будет больше Артемиса — и даже моменты их лютой вражды станут вызывающими ностальгию воспоминаниями. Он и Энтрери — союз несовместимого? А так ли они несовместимы, если Киммуриэль слушает — и проникается? Проникается, потому что в нём многие струны чутко отзываются на короткие фразы как и обычно сдержанного Артемиса. Облодра и сам не то, чтобы пылал стремлением разливаться мыслями по древу, но, выбери они оба тактику обмениваться короткими, недалеко от однословных ушедшими фразами — никуда беседа не придёт, и её суть утонет в болоте молчания. У них было бы отнюдь не то молчание, когда комфортно сидеть рядом и расслабляться. Пока ещё нет.

— Джарлакс не ошибается, — отрезал Киммуриэль с такой уверенностью, что её бы хватило заразить целый густонаселённый город. — А ты, Артемис, конечно же, стоишь веры. Он уже много раз погиб бы, если бы тебя не было рядом. Я... Знаю о том, через что вы прошли, гораздо больше, чем ты, вероятно, думаешь.

Средства добычи информации Киммуриэля назывались Ульем иллитидов и способностями псионика. На Джарлакса и его повествования о приключениях славных рассчитывать не приходилось, тот когда забывал поделиться, когда заносил в категорию незначительного, раз всё хорошо кончилось, а когда и нарочно скрывал. Обращался лишь, когда становилось чересчур очевидно, что без вмешательства Облодры это не разгрести.

— Я благодарен тебе за это.

Связи пугают. Мнимой слабостью, необходимостью показать незащищённое брюхо, вероятностью быть обманутым и брошенным. Но, глядя на Артемиса, Киммуриэль заново и вполне отчётливо погружался в это ощущение сопереживания и сопричастности. То, что он полагал навсегда загубленным после смерти Рай'Ги, то, что снова и снова пытался пробудить и растормошить в нём Джарлакс — очнулось при общении с Энтрери.

— Когда-то Джарлакс сказал мне, что я буду нужен ему и клану, даже если мой дар изменит мне. Он сказал, что моя ценность не измеряется только боевыми умениями... Твоя тоже ими не измеряется, Артемис. И вовсе не за них я считаю тебя достойным быть в Брэган Д'Эрт. И даже не за то, что ты мыслишь как дроу… Уже нет. И я тоже — часть моих умозаключений в Мензоберранзане сочли бы кощунственными до недопустимой степени. Понимаешь, ты... Наверно, я не вполне умею такое объяснять. Я наблюдал за тобой весь этот долгий срок, я изучил тебя, я знаю, на что ты способен, а что тебе не даётся. И я верю в тебя и доверяю тебе. Даже, пожалуй, больше, чем себе самому. Ты не раз находил решения там, где их не видел я. И это... Впечатляет. А меня, знаешь ли, мало что впечатляет, я жил с иллитидами.

Киммуриэль усмехнулся. Он помнил, что Артемис, как и подавляющее большинство других, не выносит проницателей разума. Что уж тут поделать, у каждого свои недостатки и порой маленькие, но порой и огромные, что твой Гаунтлгрим, извращённые наклонности. Кто-то не может обойтись без прыжков в вулканы, кто-то занимается резнёй на досуге, а кто-то, вот, общается со щупальцами. У Энтрери и Джарлакса не было выбора, кроме как принимать Киммуриэля таким.

Подпись автора

Что забавнее всего — оба они неоднократно становились прямыми свидетелями того, как Джарлакс ошибается, иногда по-крупному. Часто им с Артемисом приходилось отдуваться за эти провалы вместе с треклятым, не способным усидеть тихо-мирно в безопасности даже неделю Бэнром. Тем не менее, за лидером Брэган Д'Эрт закрепилась вполне определённая слава — он что-то специально делает не так, и у всех этих поступков есть смысл, который пока никому не дано постичь. Эта репутация подкреплялась тем, что он даже неудачи оборачивал к своему преимуществу. А в оценке других Джарлакс был прав почти всегда.

Хотя даже эти немногочисленные просчёты им дорого обошлись.

Да, историю с Креншинибоном для Джарлакса можно было назвать окончившейся удачно. Для Киммуриэля это был и до сих пор оставался кошмар во плоти, который он изо всех сил старался хотя бы реже вспоминать. Пустой, словно бы остекленевший взгляд псионика уставился в одну точку прямо перед ним, а дышать стало тяжело, словно ему сдавило мельничными жерновами грудную клетку. Он раздобыл себе бутылку чего-то ещё покрепче того пойла, которое они с Энтрери глотали только что — он воспользовался малой телепортацией предмета, и она просто возникла у него в руке. Схватился буквально за первое, что попалось, мрачно раскупорил с видом, ясно говорящим — дроу твёрдо намерен употребить всё её содержимое целиком и в одиночку. Хотя заранее предвидеть — ничего алкоголь не заглушит, лёгких выходов не бывает, и панацеи от любых болезней тоже. Его грехи, его вина продолжат так же беспощадно преследовать по пятам, то и дело вонзая острые стальные иглы в спину.

Креншинибон. Как же всё глупо вышло. Киммуриэль не захотел определяться, решать, выбирать — и жизнь сделала это за него. Для него страсти по кристаллу не только принесли утрату кого-то близкого и дорогого, но и оказались подтверждением не трусости даже, ведь не от страха Облодра тогда сбежал, но пассивности, ведомости, слабости. Он всегда исполнял то, что ему велел кто-то ещё — К'йорл, Джарлакс, Рай'Ги, — и чувствовал себя при этом вполне комфортно. Киммуриэль не мечтал отдавать приказы сам и стоять на вершине. Оглушённость, растерянность, боль, едва ли не паника обрушились на псионика разом, когда Джарлакс доверил ему клан и ушёл. Киммуриэль до сих пор не понимал, как тому удалось его простить. За какие заслуги. Это всё равно что собак, испробовавших вкус крови, убивают, боясь, что они захотят этого снова, и обязательно повторят, как ни уверяй в обратном, какие клятвы ни давай. Его стыд неизбывен, и, что хуже, Киммуриэль понятия не имел, как бы повёл себя, если бы нечто похожее стряслось сейчас. Он выглядел свободным, собранным, уверенным в себе, но это был лишь прочно прилаженный фасад. Облодра жил в какой-то внутренней тьме и не рассчитывал её покинуть. Он привык и адаптировался к ней. Артемис был куда надёжнее, чем Киммуриэль. Дроу, у которого всё равно отсутствуют мотивация и приоритеты, кроме узкого направления его исследований псионики да работы на клан. Иллюзий на свой счёт он отнюдь не питал. Тепло общения с Джарлаксом и вот теперь с Артемисом не отогревали Киммуриэля надолго. Он оставался один и возвращался к прежнему состоянию.

Отдых. Киммуриэлю не было известно, как на практике реализуется это понятие, пусть словарное определение он бы привёл в нескольких вариантах. Он был готов сорваться по первому же зову, в котором срочно нуждались бы в нём. И его набитая битком голова чудом не распухала от множества сверлящих её тем.

— Я должен быть мёртв. Казнён за предательство, — спокойно сказал дроу, не глядя на Энтери. Слишком спокойно, неживые нотки отчётливо прорезались в его интонациях. — Я уже дважды должен быть мёртв. Но ещё не умер — хлопотами Джарлакса. Я, как и ты, не год и не два задавался вопросами о том, заслуживаю ли я подобного... Заботы и защиты. А потом оставил эти мысли как бесплодные и отвлекающие от полезных занятий. Вероятно, Джарлакс отлично знал, что я поставлю целью своей жизни принесение пользы клану, он ведь всех видит насквозь.

Киммуриэль не хотел никому и ничему принадлежать, ни телом, ни душой, ни мыслями. Но он уже начал понимать, что цепи, которыми он сам себя старательно и крепко приковал к Брэган Д'Эрт, уже ничем не разорвать. Он существовал ради нужд клана. Существовал ради нужд Джарлакса. И порой пустота и отсутствие персональных целей настигали его леденящим кровь озарением. Он не испытывал потребности практически ни в чём, и, если не окажется поблизости тех, кто его тормошит и куда-то тянет — Облодра потеряется и застрянет в тесном цикле повторящихся действий. Киммуриэль берёг Джарлакса из чистого эгоизма, он всё труднее сходится с кем бы то ни было, и не обретёт новую опору, ориентир, направление, если тот погибнет. Бэнр пытался научить его функционировать автономно, чувствовать себя самостоятельным и ни от кого не зависящим, но Киммуриэль ежеминутно ощущал себя как тот, кого попросили приглядеть за чужим домом, питомцами и декоративными растениями. И, как бы уютно ни устроился он там, однажды хозяин вернётся и потребует всё обратно, а тебя хорошо если в комнате поместит, а не на коврике у двери, или вообще не выгонит. Даже когда Джарлакс отсутствовал, Киммуриэль вёл себя так, словно тем же вечером ему велят представить подробный отчёт о каждом шаге и вздохе клана, и так каждый вечер. Облодра следовал курсом Джарлакса, используя все знания о нём, обсуждая все пункты по очереди при не таких уж многочисленных контактах. Киммуриэль не мог выбраться из долгов, обязательств, своих представлений о верности и признательности кому-то, он увяз в этом так глубоко, что перечеркнул окончательно себя как себя. Он — часть клана, и без клана думал, что является ничем, пустым местом. Умом понимал, что это не соответствует правде, но Киммуриэль не был иллитидом, состоящим лишь из логики и интеллекта — и ничего не мог исправить в самоидентификации.

Подпись автора

Не винить себя — конечно, всегда проще простого заявить другому, но Киммуриэль неплохо разбирался в устройстве головы и знал, что по щелчку пальцев такое не изменить. Всё верно, это не он ослеп и оглох к любым воззваниям, кроме посулов Креншинибона. Не он пёр напролом, игнорируя предупреждения. Облодра не должен был отвечать за помешательство и завышенные амбиции Рай'Ги, за то, как тот сам привёл себя в тупик. Друг был обречён, едва лишь выяснилось, как легко в его сознании находится пища для магии кристалла. Тем не менее, псионик никогда до конца не переставал презирать и ненавидеть себя за то, как в итоге не выбрал ничью сторону, предоставляя ситуации решиться своим чередом. О, сколько раз он прокручивал в уме варианты развития событий, гадая, был ли шанс спасти всех, а Киммуриэль упустил тот, или же и впрямь лучшее, как он мог поступить — это выйти из гущи событий, следя за их развитием со стороны, и оттащить от края пропасти хотя бы себя. Ответа не находилось, и, повторись положение теперь — Облодра не знал, что и как бы предпринял. Сбегать бы не стал, это уж точно. Хотя, с другой стороны, даже если Киммуриэль не поступал так в прямом смысле — разве не поворачивал он всегда, так или иначе, на тропу наименьшего сопротивления? Джарлакс обнаруживал в нём покорное следование его планам и принципам, даже если Киммуриэль и возражал порой вслух — надолго его не хватало. И наверняка Бэнр сам не мог уверенно сказать, послушен ли ему псионик на почве глубокого взаимопонимания, или же у Облодры просто ничего своего нет, ни надежд, ни стремлений, ни целей вне тех, что ставили перед ним Джарлакс и клан, ни истинных влечений и хобби. Общение с иллитидами было учёбой, а не хобби.

Полая скорлупа, которую можно наполнить тем, что удобно тому, за кем она следует. Случались моменты, когда Киммуриэль видел себя так. И это даже не пугало, это вводило в ступор и растерянность — как, неужели ещё не все заметили, раз почему-то продолжают с ним общаться как с личностью. Впрочем, в зеркалах есть польза, особенно в наделённых сознанием. Они могут выбирать, что показывать, какую часть того, что перед ними предстало, вернуть. Облодра не дарил свет, а лишь возвращал избавленным от всех примесей, если его спутник сиял достаточно ярко. В нём же самом не задерживалось ни капли. Он не обладал собственным светом, и, пусть тьма, что клубилась в нём, казалась многим загадочно-притягательной — лишь сам Киммуриэль знал, каково это, сосуществовать с ней бок о бок постоянно.

Когда от него ничего никому совсем не было нужно, хотя это состояние он испытывал в последний раз много лет назад — Киммуриэль погружался в пустоту, безразличие, механическое функционирование.

— Я не подчинялся Креншинибону ни единой секунды. Как псионик, я имел полную возможность изолировать моё сознание от вторжения извне. И я знал, как с ним бороться. Если бы я его взял в руки, он бы попытался уничтожить меня как своего естественного врага. И я не рискнул бросить ему вызов. Я даже не рискнул надавить на Рай'Ги, накричать на него, силой заставить отдать кристалл кому-то ещё, кто точно так же отнёс бы эту дрянь в логово дракона, но соображал бы достаточно, чтобы не изжариться вместе с ней. Я бы мог попробовать пробиться и подавить голос осколка, владеющий им. Мог бы вложить что-то своё, чтобы отвлечь. Мой бедный друг уже находился под влиянием, не думаю, что моё было бы для него хуже, чем этого куска дрянного хрусталя, — Киммуриэль почти никогда не выходил из себя настолько, чтобы употреблять бранные слова, но Креншинибон входил в список вещей, ради которых Облодра делал исключение. — А я сбежал. Сначала бросил Джарлакса, потом — и Рай'Ги.

Вот поэтому ему и причиняло боль расположение Джарлакса. Чем активнее тот тянулся к нему и тщился растормошить — тем сильнее закрывался Киммуриэль. Псионик не чувствовал, что заслужил это. Восхищённый взгляд, обращение как к равному, даже мягкость и ласку. Эмоции кричали, что он бы никогда не подпустил бы к себе вновь того, кто однажды уже обратился против него. Он бы вбил осиновый кол в сердце какой угодно симпатии, перерезал бы горло потребности в этом ком-то. Логика на выручку тоже не приходила — её доводы довели бы его до петли, если бы Киммуриэль принадлежал к типажу характера, склонному к суициду.

— Впрочем, всё это уже не важно. Хочется полагать, что в нынешний период я справляюсь с нашими постоянными катаклизмами лучше, чем тогда. Весьма хлопотно обеспечивать здоровье и благополучие Джарлакса, но я прикидываю к тому все возможные усилия.

Трагедия и крах с таким трудом и так тщательно выстроенного понимания Киммуриэлем структуры семьи и родственных уз не по крови, но по духу канули в Бездну вместе с Креншинибоном. Да... Но следы не затянулись, исполосовав вдоль и поперёк, обрубив очень многое, ведь в голове псионика чуть ли не ежесекундно работал счётчик количества и интенсивности переживаний и волнений, чуть ли не до последней улыбки или комплимента, которые он позволял себе в день. Он сближался только до определённой степени, гарантирующей, что новый удар и следующий разрыв не разобьют его вдребезги вновь, как это сделали смерть Рай'Ги и последовавший сразу за ней уход Джарлакса.

— То, что я хочу... Например, пойти с тобой куда-то и подраться там с кем-нибудь пристойным. У тебя есть на примере кто-то раздражающий и заслуживающий твоего оружия и моих ментальных пыток? Только, пожалуйста, хоть на сей раз я рассчитываю, что это будет не Дзирт До'Урден!

Киммуриэль взмолился отнюдь не шуточно. А то, кажется, у Энтрери этот бродяга служил на все случаи жизни. Облодра относился к Дзирту двойственно. С одной стороны, раз тому симпатизировал Джарлакс — псионик рассматривал его как важный элемент, за которым полагалось тоже время от времени хоть немного приглядывать. Киммуриэль сделал бы всё ради товарищей Джарлакса, даже пожертвовал бы собой, совершенно ничего не питая к ним сам. Просто оттого, что их утрата причинит тому боль и раскаяние, мол, сам не успел явиться и спасти. И жизнь Джарлакса без них потускнеет, Киммуриэль иллюзий не строил и знал, что не заменит ему нормальных, тёплых, разбирающихся в переживаниях и не уточняющих смысл каждого тактильного прикосновения. С другой же грани этой всегда расслоённой и несущей множество трактовок удивительной реальности — Дзирт служил источником подавляющего большинства серьёзных передряг Джарлакса и Брэган Д'Эрт, так что плакать по нему псионик совершенно точно не станет, разве что для вида и из вежливости вздохнёт, сожалея. И соболезнования озвучит, не кривя душой — объективная оценка Дзирта предоставляла полный перечень достоинств лиловоглазого дроу.

Подпись автора

Они перестали делить мир на чёрное и белое.

Все они, не только Киммуриэль и Артемис.

Даже самая закоснелая жрица дроу вроде Квентл была вынуждена признать, что не всё вокруг так просто, понятно и легко, и мир больше не место, где, чтобы победить, достаточно уничтожить тех, помочь этим и не забыть при этом соблюсти собственные интересы, чтобы тебя не поймали за руку на горячем.

Каждый из них понял, что может смотреть глубже, шире, разнообразнее. Ничто больше не решалось привычными интригами, а предрассудки окончательно устарели. У тех, кто застревает в прошлом, нет шансов догнать этот мир, стремительно изменяющийся, удивительно и непредсказуемо, разом во всех направлениях, затрагивая даже богов и богинь, без разбора светлых и тёмных, заставляя их тоже придумывать новые стратегии вопреки сотням лет, когда они действовали по одной и той же схеме. И это было правильно, так как любая стоячая вода рано или поздно превращается в болото. Боги тоже переставали делиться на добро и зло. Изредка даже Ллос могла проявить неожиданное милосердие просто так. А Миликки, при всей её благости, проявляла выдающуюся нетерпимость ко всем расам, считающимся "отрицательными".

Те, кто считали своё положение незыблемым, вроде архимага Мензоберранзана Громфа Бэнра, были низвергнуты.

Те, кто прежде ничего не значил — внезапно расцвели и доказали, как напрасно их недооценивали.

Киммуриэль не тратил себя на эмоции и личное отношение почти никогда, за редчайшими исключениями, он просто наблюдал и учился. И процесс стоил восхищения, даже его восхищения, хотя подобное яркое переживание обычно входило для псионика в категорию избыточного. Он отрицал собственные эмоции как помеху для созерцания и не любил, когда чужие эмоции мешали ему работать.

Потому что не только среди того, что он мог видеть, входя в единение с Ульем иллитидов, заключалась красота и польза окружающей реальности, но и в обычной жизни, той, что проницатели сознания называли примитивной, отсталой и низменной. Киммуриэль откровенно презирал почти всё, чем занимались не способные абстрагироваться от этого бренного и переполненного нелепыми, банальными вещами бытия... Но он уважал Джарлакса, а Джарлакс получал удовольствие от очень странных и бессмысленных на взгляд псионика занятий. Поневоле, следуя влиянию главаря Брэган Д'Эрт, Киммуриэль искренне пытался вникнуть в ускользающую от него суть повседневных якобы приятных мелочей.

Сегодня он решил провести время вместе с Артемисом Энтрери и просто поговорить, без постоянных хитроумных планов клана, без увиливаний и угроз, честно, открыто, как будто они и впрямь друзья. И Облодра был совершенно искренним в желании этого добиться. Опять же, не ради каких-то далекоидущих планов, хотя было немало индивидов и в Подземье, и на поверхности, кто сказал бы, что для него это невозможно, и абсолютно всё, исходящее от Киммуриэля, нужно пропускать через десять тысяч фильтров, вскрывая, анализируя каждое слово и движение. Он сам постарался создать себе такую репутацию и был ею совершенно доволен, но не перед тем, кто видел худшие из его решений и состояний, прикрываться подобными масками. Артемис помнил его молодым и настолько безрассудным, насколько вообще был на это способен прагматичный псионик.

Нельзя верить Облодра в целом и Киммуриэлю в частности — гласила молва. Телепаты, расчётливые и хладнокровные, несмотря на импульсивность в некоторых случаях, если найти то немногое, что задевает их за живое — они каждого видят насквозь и точно знают, от кого, чего и сколько можно поиметь. И невозможно их обмануть, как невозможно и скрыться, если они от тебя что-то хотят.

— А вот у меня порой возникает желание немного поправить что-то в его голове. Иногда возникает ощущение, что демаркация меняла его к лучшему, — признался Киммуриэль с неописуемым выражением лица, такое стоило бы охарактеризовать как "запишите меня в число тех, кого достал Дзирт До'Урден" в его индивидуальном стиле, когда он не опускается до того, чтобы открыто осуждать и пользоваться бранными словами, да и в целом притворяется, будто ему всё на свете безразлично, пока лично ему не приходится напрямую разбираться с Дзиртом и последствиями выходок того... Но нервы всё-таки сдают даже у непробиваемой глыбы отрешённости и самообладания, которую он так старательно имитировал. — За всю мою жизнь, а я, уж поверь, повидал многое, я не видел таких слабых связей со здравым смыслом и логикой.

Демаркация и её последствия могли убить Дзирта, да — но и любое из его приключений тоже. Этот дроу как будто вовсе и не хотел жить, если разложить на составляющие всё его поведение. Утверждал обратное, естественно — и в эти заявления верилось лишь с трудом. Тот, кто ценит себя, ценит чувства тех, кому дорог — разве ведёт себя так? Впрочем, ладно, не Облодра осуждать риск, азарт и безрассудство. У Киммуриэля был Джарлакс. Этим всё сказано.

Дзирт рассуждал с точки зрения морали. Мораль полностью выпадала из восприятия Киммуриэля. Никогда и ни в чём псионик не руководствовался ею, а, если бы начал, очень недолго бы просуществовал под его присмотром Брэган Д'Эрт, да и сам бы Облодра не выжил. Философствовать и призывать к милосердию, справедливости и состраданию позволяет себе тот, кто живёт среди тех, кто хоть немного да разделяет с тобой данный подход, в более-менее стабильном обществе. В Подземье начать соответствовать догмам нравственности и проявлять доброту означало подписать себе смертный приговор. И, даже выходя на поверхность, клан взаимодействовал в основном с теми, для кого такие понятия казались пустым звуком — бродягами, разбойниками, пиратами, эгоцентричными властителями жестоких народов и прочей швалью.

Вот почему Артемису никогда не стоило ни ориентироваться на Дзирта, ни сравнивать себя и его. При тех отличиях, что имели длинные и запутанные биографии обоих, это изначально было напрасно. И нелепо. Посмотрел бы Киммуриэль, сколько бы Энтрери протянул в Калимпорте или Лускане, придерживаясь того же отношения к окружающим, что и Дзирт. В Калимпорте, где подняться по иерархии можно было ровно тем же способом, что и в Мензоберранзане! И легко сказать, что никто не заставлял Артемиса оставаться там и следовать этим правилам, но не так-то просто уйти, если речь о твоей родине, может, вовсе и не любимой, даже ненавистной, но знакомой и понятной тебе, когда всему остальному миру ты фактически не очень-то и нужен.

Артемис блистательно нашёл выход. И им стоило также восхищаться. Да, Киммуриэль уважал его — теперь. Как и в самом начале, но уже за другое. Если сначала он испытывал нечто подобное к убийце из-за того, что Энтрери не хватало лишь происхождения, чтобы полностью уподобиться тёмным эльфам — теперь он оценил именно человека, того человека, каким Артемис себя сделал. И, пусть тот пока сам не до конца разобрался, кем же конкретно стал и как с этим дальше поступать — это всё равно заслуживает самой высокой оценки. А, что лучше всего, нынешний Артемис вовсе и не нуждался ни в оценках, ни в том, чтобы кому-то что-то доказать, он оставался собой, даже если от него отворачивались все. Хотя такого, чтобы все без исключения, конечно, не будет. Энтрери умел располагать к себе — и вовсе не только мрачным взглядом и Когтем Харона у горла.

— Я питаю изрядные сомнения в том, что в данной стадии опьянения ты удержишь в руках оружие, — с лёгким уколом иронии не мог упустить такой удобный случай заметить Киммуриэль. То, что они, возможно, станут друзьями, не значит, что псионик перестанет иногда беззлобно его поддевать. — А, даже если удержишь — что дурман в голове позволит тебе поражать твоих оппонентов, а не дуб, находящийся поблизости, который ты с ними перепутаешь.

Киммуриэль рассмеялся, впрочем, продлилось его веселье недолго. Ещё бы, он настолько часто щеголял абсолютно серьёзным выражением лица, что какие-либо проявления радости в его исполнении уже производили впечатление странных и неуместных.

— Впрочем, если говорить о деле, то у нас есть одно. Нам... — вообще-то не "нам", потому что уже на протяжении какого-то срока Киммуриэль больше занимался то Громфом Бэнром, то Ульем иллитидов, хотя и то, и другое старался, конечно, подвязать к нуждам клана, как и в принципе едва ли не каждый шаг в своей жизни. Боги и демоны, он даже в этом вот разговоре, не взаимосвязанном с Брэган Д'Эрт напрямую, ухитрился упомянуть тот и ненавязчиво так намекнуть Энтрери, что он по-прежнему часть команды, что бы там себе ни воображал. — ...заказали раздобыть один артефакт. Мы тут думали, кому это можно поручить, но, пожалуй, я займусь этим сам. Если ты мне поможешь.

Он это высказал не таким тоном, каким обычно заявлял нечто в том же духе Джарлакс. То есть — Артемис и впрямь мог отказаться. Псионик справился бы и сам, ему было, кого пригласить с собой или вообще полностью передать задание. И впрямь, чтобы он лично участвовал — большинство в клане полагали, что для этого либо нужен прямой приказ Джарлакса, либо чтобы небо разверзлось и исторгло дождь одновременно огненный и ледяной.

Подпись автора

Да уж, Киммуриэль бы поспорил на что угодно, что Артемис способен одолеть большинство врагов с завязанными глазами и одной рукой. Энтрери всё ещё был воистину прекрасен в своём непревзойдённом искусстве убивать. Прежде это настораживало и пугало чересчур нервного и агрессивно реагирующего на любую конкуренцию псионика, он не мог не рассматривать всех и каждого вокруг в первую очередь как потенциальных врагов, прикидывая какими способами, если придётся, можно расправиться с ними. Теперь он просто считал честью иметь того, кто до сих пор непоколебимо занимал первое место среди наёмных убийц, своим союзником и соратником. Они были связаны слишком давно, очень разными ситуациями и порой крайне парадоксально, чтобы продолжать играть в детские игры с ревностью и обидой на то, что в соседней песочнице у кого-то получается лучше.

Заговорив о работе, Киммуриэль  почувствовал себя гораздо более уверенно, и это было заметно по тому, как он вернулся в состояние чопорного и аскетичного зануды-пуританина. Когда он точно представлял себе, какого результата следует добиться, и когда дело не касалось его чересчур уж лично — псионик быстро принимал решения и действовал чётко и выверенно. Это при наличии собственных интересов и каких-то переживаний он начинал сбиваться и путаться, бесконечно сомневаться и подолгу простаивать даже перед вполне очевидным вариантом выхода из проблемы. Просто потому что не желал принимать такой ответ по той или иной причине. Чаще всего — потому что оно было сопряжено с чрезмерным для Киммуриэля риском боли и потери.

— В настоящее время я связан с лусканской Башней Магов, а также с ответственным за неё архимагом Громфом Бэнром, — флегматично отрапортовал, иначе и не выразишься, Облодра. — При этом я продолжаю служить посредником между иллитидами и остальными расами, поскольку их по-прежнему настолько не жаждут видеть ни в одном обществе, что даже кандидатура непредсказуемого дроу с огромными странностями, каким обычно воспринимают меня, для почти всех гораздо предпочтительнее. Кроме того, мне приходится также вести некоторые дела Брэган Д'Эрт, — в тоне Киммуриэля отчётливо читался едва ли не вопль "только не спрашивай, пожалуйста, как я до сих пор на части не разорвался при таком количестве задач". — Разумеется, у меня не вышло бы скрыть от далеко не настолько глупых, как мне бы хотелось, волшебников, кто я такой. Дело заключается в том, что у одного из них увели предмет под названием Сфера Повелителя Стихий, — Киммуриэль поморщился. — Разумеется, хотя их хлебом не корми — дай что-нибудь громко и высокопарно назвать, она не даёт абсолютного контроля над всеми явлениями природы. Она манипулирует ими лишь в непосредственной близости от мага, владеющего ею, тратя при этом огромные количества энергии. Кроме того, Сфера позволяет призывать элементалей.

Он даже видел однажды демонстрацию её действительно эффектной работы. Сфера висела, почти невыносимо для чувствительных глаз дроу полыхая и сияя, высоко над головой применявшего её чародея, и из этого света вылетали огненные птицы и уносились в небеса. Маг буквально трясся над ней и редко извлекал из тайника, но на том фестивале, название которого Киммуриэль вполне ожидаемо не утрудился запомнить, все показывали лучшее. Ах, да, кажется, в честь того, что Башня снова официально функционирует. Киммуриэль надеялся, что на этом его связь со всей этой чересчур затянувшейся сомнительной историей окончится, а, если Джарлакс хотел оставить это место и этих людей своему старшему брату — пусть между собой как-нибудь и разбираются, заслуживает ли Громф такого доверия. Но Джарлакс, по обыкновению, приплёл к этому псионика, какие бы физиономии тот ни строил и как бы ни критиковал эту затею, и увернуться от цепкой хватки его "мне больше не на кого положиться" Облодре не удалось.

Они оба знали, что на Громфе пробы негде ставить, и даже ограниченная и условная власть в руках архимага-дроу ни к чему хорошему и полезному не приведёт. Впрочем, оба брата более чем стоили друг друга и всегда вели себя так, что, оказываясь в присутствии их обоих одновременно, Киммуриэль всегда мечтал переместиться как можно дальше. Но, как говорится, никто не разрешал ему уйти, и, если бы он самовольно сбежал — пожалел бы стократ, и Громф, и Джарлакс умели наказывать за такие вещи. Одно слово — Бэнры. Иногда Киммуриэль спрашивал себя, на каком этапе в жизни согрешил и перед кем настолько, что угодил в это положение. Он чувствовал себя почти игрушкой в чужих руках, и единственной полноценной защитой, которая у него была, его заставляли делиться, объяснять, как она работает, и что с её помощью можно сделать. Снимая ореол таинственности и некоей запредельной сложности со своего ментального дара, Киммуриэль чувствовал себя сродни человеку, вручающему собственное безотказное, идеально отточенное оружие смертельному и непримиримому врагу. Оставался беззащитным перед теми, кому не хотел давать какой бы то ни было доступ к себе вообще. Последний из Облодра наплевал на могилы всего своего рода. Его ненависть к Дому Бэнр всё равно не улеглась, но к ней примешался ещё и страх. Страх кончить как К'йорл, сверлящий виски, доводящий до липкой мерзкой паники. Он увидел, насколько велика разница между ним и Бэнрами. Увидел, как легко они оборачивают буквально всё себе на пользу. Могут взять кого угодно и забавляться с живым существом, природой созданным равным каждому из них, будто с игрушкой, с которой можно вытворять, что заблагорассудится.

Это было жутко. И вряд ли Киммуриэль ещё хоть раз наберётся духу по-настоящему бросить вызов Дому Бэнр. Он бы и держался от них подальше, но Джарлакс никогда не позволит ему. А он не мог бросить Джарлакса без поддержки. В конце концов, в змеином клубке нужно тоже извиваться, чтобы приняли за своих.

— Поднялся переполох, они много суетились, орали так, что у меня разболелась голова, и не знали, что делать... А потом вспомнили о моём существовании. Маги самоуверенны и высокомерны, в точности как мензоберранзанские жрицы, но ни один из них не полезет навстречу опасности, если её можно кому-то перепоручить. Так я и оказался вовлечённым в это дело. Я, наверно, мог бы ответить им, что дело не находится в моей компетенции, и что я занят, и даже не солгал бы... но я принял эту работу.

Киммуриэль вздохнул, но по какому-то странному выражению в глубине его глаз, более свойственному той его версии, что осталась в прошлом, лет полторы сотни тому назад, а уж никак не нынешнему, было понятно, что он, скорее, даже отчасти воодушевлён. И его было можно понять. Да, всё это пахло немалыми хлопотами и, возможно, подпаленной шкурой, так как из всех стихийных заклинаний отчего-то большинство предпочитали использовать огонь. И, вероятно, в очередной раз предстоит миновать полосу препятствий невычисляемой заранее сложности. Но это были не бесконечные интриги знатных Домов дроу, не паутина Ллос, на которой тебя распнут при малейшей ошибке, и ты либо начнёшь исполнять её прихоти, даже сам, возможно, того не зная, либо погибнешь. Тут всё просто, понятно и легко. Их телам придётся несладко, однако, по крайней мере, душу уж точно не вынут, предварительно измотав и выжав все соки. И тогда Киммуриэль ещё не навесил на себя такое количество долгов и обязательств, при этом абсолютно не имея привилегий, либо имея такие, в которых не нуждался. Он даже иногда мог позволить себе быть легкомысленным — неслыханная роскошь теперь. Как будто две совершенно разные жизни.

Подпись автора

Задание, конечно, с большой вероятностью можно было сравнить с вызовом на дом профессиональных спасателей, бросавших вызов демонам и тварям, с риском для жизни выводивших несчастных жертв из лап разной степени когтистости — чтобы снять с дерева котёнка или отругать вредного соседа. Контраст между уровнем той мерзости и пакости, которую им с Энтрери довелось повидать, с нынешней почти анекдотичной ситуацией вызвал на губах Киммуриэля лёгкую улыбку. Псионику окончательно и бесповоротно в этот момент стало безразлично, что сам он — дроу, а  его собеседник — человек, и что оба они нетипичные представители своих рас. Они товарищи, соратники, члены одного клана, фактически одной семьи, и прошли вместе столько, что обычное значение и соперничества, и дружбы теряется, и можно, как в старых стихах, на полном серьёзе сказать: "тебя я знаю вдоль и поперёк, итог — с такой враждой не надо и любви — живи сто лет, удач тебе и благ, мой враг"*. Столько лет, столько событий, столько общих воспоминаний о важнейших периодах жизни обоих, имена и места — не просто набор звуков, а вызывают одни и те же образы. Такое невозможно заменить или повторить.

— Я кое с кем поговорил, если быть точным — с несколькими людьми, и обнаружил, что маг не досчитался ученика, лучшего, самого доверенного и приближённого, выбранного им самим. Этого ученика маг прочил в свои преемники, но... Видимо, неблагодарный отказался ждать долгие годы. Я ещё и выяснил, что за день до этого между ними произошла крупная размолвка на тему того, почему наставник не может признать его официально состоявшимся представителем Братства и что-то там выдать, эту их безвкусно яркую мантию и в придачу красивую бумагу с гербовой печатью, подтверждающую статус, что ли... — пренебрежение, граничащее с откровенной брезгливостью, сквозило ядовито-зелёной нитью в интонации Киммуриэля. — Руки у него, однако, очень ловкие, потому что некоторые ловушки вокруг места хранения сферы даже мы с Вейласом обошли бы весьма не быстро, а, как тебе известно, мы можем попасть куда угодно и достать там что угодно.

Было у Облодры изрядное подозрение, что парню кто-то помог со стороны. И, возможно, дожал строптивого молодого человека, подтолкнул напрямую совершить предательство. Отчего-то Киммуриэлю казалось, что без дополнительной поддержки, сам по себе, тот не отважился бы на столь отважный, нет — безрассудный шаг. Поставить на кон всё, что имел и чего добился, ради приобретения пусть и ценной, но не окупающей невозможность теперь вступить в Братство магов, вещицы. Амбициозные личности так не поступают, если у них сохраняется хоть капля рассудка. Но чьё влияние оказывает до такой степени мощный эффект? Киммуриэль изрядно недоумевал, ведь никто не называл вора безмозглым и ни на что не пригодным, наоборот — о нём отзывались как о талантливом и перспективном. А выдержка и владение собой... Они, увы, не зависят от возраста, расы и пола. У Громфа в его солидные годы тоже маловато этого ценного ресурса — во всяком случае, для столь грозного и опытного волшебника. Нетерпение и гордыня уже низвергли его однажды.

— Придётся отнестись к этому серьёзно. Даже если оно пока что кажется лишь развлечением для нас, видавших и не такое. Акар Кесселл был ничтожеством, но сколько же проблем абсолютно всем он принёс... А после Арклема Грита и Валиндры Шэдоумантл лусканскому колдовскому сборищу будет трудно восстановить репутацию. Особенно если учесть, что этим занимается Громф, а у него самого за душой не всё спокойно и безупречно.

Киммуриэль покачал головой, выражая весь свой скепсис относительно способности Громфа обелить кого-то или что-то, когда его собственный послужной список чернее ночи и кровавее заката. Ему происхождение не забудут так легко, как Дзирту, который, если Киммуриэль правильно понимал, всё же взрослел до конца уже на поверхности. Старший сын Ивоннель Вечной был до сих пор во многом лоялен родине. Ну, ещё бы. Громф слишком долго оставался архимагом Мензоберранзана и выживал на столь значительном посту, лакомом для десятков отпрысков знатных семейств, в паскудном гнилом паучатнике, чтобы это не отразилось на его характере навсегда, и был он уже чересчур стар, чтобы меняться, хотя и молодился за счёт амулета и специальных чар. Внешнее никогда не скроет внутреннее. Дроу были великолепны, их женщины умели вызвать чьё угодно возбуждение, едва лишь им та или иная прихоть в голову взбредёт, но они с самой очаровательной и нежной улыбкой на свете запросто вырвут сердце. За их тонкими, изящными, даже в какой-то мере возвышенными чертами долгие годы остающихся юными и цветущими лиц таились порок и зло. Сам Киммуриэль до сих пор ещё не избавился от некоторых проявлений абсолютно уникального, убийственного для всех и не приносящего счастья ему самому характера, что выковывали и воспитывали только там, в мрачном, тёмном, загадочном и удивительном, сколько ни исследуй его, Подземье. А ведь Джарлакс немало потрудился над ним, стараясь хоть чуть-чуть смягчить и отогреть.

— Поисковые заклинания, прочитанные ими под моим руководством, указали нестандартное для убежища место. В захолустье, довольно далеко от Лускана, рядом с небольшой деревней, стоит древний пустой замок. Раньше там обитал то ли вампир, то ли лич, — по тону Киммуриэля так и слышалось "подумаешь, невелика разница". — Но мимопроходящая группа искателей приключений поиграла в героев и упокоила его. Замок пустовал... И, несмотря на очистительный ритуал жрицы, если я не ошибаюсь, Селуны, местные так и продолжают бояться его до заикания.

Киммуриэль усмехнулся. О, конечно же, такой, как он, даже в настоящем отпуске постоянно размышлял бы о работе, просчитывал и строил схемы. Псионик не понимал даже, как это — расслабляться, он старался выжать максимум поьзы из чуть ли не всех секунд своего существования.

— Настала пора, возможно, мне признаться, что я пришёл именно сюда из всего огромного выбора, что у меня наличествовал, не просто так. То есть, я действительно хотел отдохнуть от всего этого шума, беготни и суеты, как можно дальше от Громфа хоть ненадолго... И, конечно, я не ожидал, что встречу конкретно тебя здесь, Артемис. Я рассчитывал на кого угодно из Компаньонов или ошивающейся вокруг них и постоянно разрастающейся компании потенциальных самоубийц. Раз уж теперь считается, что мы с Джарлаксом и весь Брэган Д'Эрт их союзники, нужно, чтобы выгода шла не исключительно в одну сторону — им от нас.

Это Джарлакс тут из них двоих страдает непредсказуемыми и внезапными, но оттого не менее тяжёлыми приступами редко когда взаимного, зато успешно противоречащего самим основам логики альтруизма. Киммуриэль был призван следить, чтобы эту лысую ушастую голову в дурацкой шляпе не заносило вовсе уж.

---

* - стихотворение Марии Семёновой

Подпись автора

Киммуриэль всегда разительно отличался от Джарлакса подходом к операциям. Если Бэнр предпочитал беспечно кидаться в гущу событий и разбираться в них прямо на ходу, парируя уловки врага с азартом фехтовальщика, считающего делом чести не позволить себе пропустить ни один укол — то Облодра заранее выжимал как можно больше сведений, сводя необходимость импровизации к минимуму. Ему были неведомы те ощущения, от которых кипела кровь его друзей, он давно предпочитал размеренное, тщательно рассчитанное существование, называя любой риск глупостью и бесполезной тратой времени и ресурсов. Джарлакс окунался в приключения как в стихию, сохраняя для себя и спутников интригу от начала до конца, и это нервивровало постоянно напряжённого, не способного просчитать варианты за недостатком информации Киммуриэля. Облодра даже не понимал, что за удовольствие можно получать, подвергая себя неоправданно высокому уровню опасности, даже не зная наверняка, получишь ли хоть что-то полезное за свои старания. И псионику всегда хотелось бы, чтобы у Джарлакса легкомыслие, подобающее детям и подросткам, хоть немного уступило место ответственности и серьёзности. Впрочем, Бэнр не раз говорил, что как раз Киммуриэль выполняет функцию носителя постного лица и любителя скучных нотаций за них двоих, в этом, мол, и заключается его работа. Как факт, Джарлакс мог позволить себе быть беспечным, зная, что его есть, кому прикрыть, даже когда он об этом не просит.

— Я раздобыл одну из старых карт замка, но, если ты не возражаешь, предпочитаю показать тебе её не здесь. Даже несмотря на то, что в настоящее время дворфы являются нашими союзниками, я считаю это личным делом.

Киммуриэль скрывался даже не от Компаньонов Холла, половина которых, как он прекрасно знал, сейчас очень далеко отсюда. Ему хотелось уберечь секрет от досужего носа Джарлакса, отлично понимая, что этому ничто не помешает догнать их и добавить хаоса и лишней суеты в и без того крайне сомнительную затею. С другой стороны, если бы псионик не переживал так за Бэнра, он бы искренне наслаждался, наблюдая за Джарлаксом в подобных обстоятельствах — тот умел и удивить, и восхитить, хотя Киммуриэль не признался бы в этом даже под пытками, чтобы и без того самовлюблённый донельзя наёмник не возгордился ещё больше. Кто-то должен был взять на себя обязанность хоть чуть-чуть охлаждать бедовую голову Джарлакса и напоминать, что вообще-то не все в мире в восторге от него и его выходок. Одного Артемиса в данном плане маловато.

Основная причина заключалась, пожалуй, в совершенно ином. Киммуриэль предугадывал, что в замке могут обнаружиться сюрпризы позанимательнее, чем одна лишь украденная сфера. Псионик намеревался тщательно всё там исследовать на предмет других артефактов, каких-то диковин или сувениров. В конце концов, для чего ещё таскаться по заброшенным памятникам древней архитектуры? Даже несмотря на то, что коллекция Джарлакса и так полнилась предметами, которые тот не использовал, потому что такое количество побрякушек таскать на себе было не под силу даже ему, Киммуриэль всё равно хотел сделать ему подарок. Он искренне надеялся на что-то стоящее там, внутри, даже если ради этого придётся пройти в буквальном смысле огонь и воду. Подарки — это внимание, а внимание — приятно. По крайней мере, ему было приятно, когда Рай'Ги делал что-то для него своими талантливыми руками, или когда Джарлакс отдавал ему что-то "на хранение", и оба отлично знали, что это означает разрешение использовать по своему усмотрению. Забывая о них и оставляя пылиться где-нибудь в закромах, Киммуриэль несколько раз замечал лёгкое разочарование на лице друга. Конечно, это обижало, просто Бэнр не подавал вида. А как часто Джарлакс ругал его за то, что он снимал кольцо сопричастия… Разумеется, как и все остальные подарки Киммуриэля, этот будет направлен на повышение выживаемости сумасшедшего эльфийского авантюриста, чтоб ему пауки на лысину упали.

Одним движением пальца Киммуриэль открыл портал до одного из помещений, которое условно считал своей комнатой. Разумеется, не той, что отвели ему в Башне Магов в Лускане — там любопытствующие о том, что их не касается, уши имели не только стены, пол и потолок, но и самый воздух. И не в Подземье, памятуя, как это тёмное и неприветливое к чужакам место не любит Артемис. Здесь он почти и не бывал, за исключением как раз тех случаев, когда прятался сам или скрывал информацию от всех остальных. Псионическая защита, способная убить любого, кто притронется к чему угодно здесь без позволения хозяина помещения, лежала даже на пыли. Более изолирован и надёжен был разве что Улей иллитидов, но некоторые вещи Киммуриэль утаивал даже от них. На одной из стен висела картина пещеры, слишком аккуратной и геометрически правильно оформленной для того, чтобы быть естественной. Пещеру украшали светящиеся кристаллы, яркие, безупречно отполированные, торчащие на манер сталактитов и сталагмитов, зелёные, фиолетовые и голубые. На стенах же её в весьма фантасмагорическом порядке, очевидно, рождённом в некоем воспалённом, не вполне здоровом мозгу, красовались странные, не имеющие аналогов в наземном мире, тоже фосфоресцирующие грибы. Пещера была чистой, и всё в ней располагалось так, чтобы не возникало впечатление переполненности и аляповатости. Она была подлинным произведением искусства.

Ещё в комнате во весь пол лежал толстый тёмный ковёр, роскошный, мягко поглощающий звук любых шагов, даже если стремиться громко топать нарочно.

Возможно, совершенно неожиданно для всегда откровенно заявляющего о своей горячей антипатии ко всему, что есть на поверхности Фаэруна, Киммуриэля — но было здесь и окно. А за окном шумел океан.

— Только не спрашивай меня, пожалуйста, где мы сейчас находимся, — тихо промолвил псионик.

Он с безучастным и сосредоточенным видом развернул на письменном столе, расположенном у этого самого окна так, чтобы в дневное время суток свет, льющийся снаружи, снимал потребность зажигать лампы или свечи. Ночью же, вполне вероятно, Облодре, привычному к тусклому, сведённому к минимуму освещению Мензоберранзана, хватало и луны.

— Вот — официальный вход, через который в былые времена в замок прибывали важные гости. Вот — чёрный вход для слуг. Здесь — темницы для нарушителей, в которые, когда замком правило чудовище, попадал каждый, кто ему не нравился. Здесь — сокровищница, — тонкий тёмный палец уверенно двигался по карте. Киммуриэль, на манер боевого генерала, расставляющего войска, отмечал все важные точки. — Маг специализируется на заклинаниях огня и воды. Мне рассказали, что он каким-то образом ухитряется их совмещать — фокус, попытки осуществить который стоили жизни не одному адепту их перехваленного Братства. Тем не менее, это не составит для нас затруднения, если он ничем не отличается от других представителей этой профессии — я просто собью ему концентрацию, он и слова нужные не вспомнит, пока не станет слишком поздно. Но, если он заручился поддержкой каких-то иных сил, у меня возникнут некоторые затруднения. И нам очень пригодится твой Коготь Харона.

Киммуриэль усмехнулся. Он до сих пор ещё не забыл Артемису, что когда-то, в том самом сказочно далёком начале, убийца обзавёлся Когтем, чтобы было чем угрожать им с Рай'Ги. Простить — простил, забыть — нет.

— Знаешь, Артемис, я так и не собрался тебя спросить... Ты никогда не выражаешь энтузиазма от всех этих многочисленных идей Джарлакса, когда тот предлагает тебе пойти неизвестно куда, но по предварительным расчётам — не ближе, чем на другой конец Фаэруна, и заняться там чем-то потенциально смертельным. Тем не менее, ты почти никогда не отказываешь ему, хотя вряд ли он принуждает тебя насильно. Почему ты так поступаешь?

Вопрос был не праздным. Киммуриэль сам знал, что чересчур неравнодушен к Джарлаксу, чтобы отвечать на его запросы отрицательно. Но, кажется, обаяние чёртова Бэнра работало не только на нём. Притягательность этого несносного типа признавали даже те, кто искренне и от всей души ненавидел его.

Подпись автора

Понятие дружбы Киммуриэль понимал крайне смутно, опираясь на воспоминания о Рай'Ги и на своё общение с Джарлаксом. Иногда ему казалось, что он улавливает этот смысл и до определённой степени проникается, но всё тут же ускользало вновь, как вода сквозь пальцы. Впрочем, псионик достаточно часто сомневался в том, кем конкретно его считает третий сын Бэнр. Да и его собственное отношение к Джарлаксу никогда не отличалось стабильностью, они совершали порой такие выходки, причём вполне взаимно, до которых и злейшие враги бы не вдруг дошли. Джарлакс совершенно нелогично прощал ему откровенные предательства и спускал с рук вольности. Сам же Киммуриэль помнил за этим дроу поступки, едва ли заслуживающие оправданий. Казалось, он вполне открыто, хоть и несколько чопорно, общается с окружающими, что-то рассказывает, делится мнениями, отвечает на вопросы — но вот уже много лет Киммуриэль никого не подпускал к себе близко. Ощущение своей обособленности, одиночества, несоответствие ожиданиям мира и неспособность в полной мере обрести подходящее место среди всех населяющих Торил индивидов делали псионика изгоем, и он отлично сознавал, как именно к нему относятся. Он помогал Артемису Энтрери и тем, кто оказывался вовлечён в жизнь этого странного, чересчур гордого для человека, воистину похожего самомнением и упрямством в достижении целей на дроу наёмного убийцы. Спасал жизнь, в том числе несколько раз не позволив самому же Артемису покончить с собой. И никогда — из симпатии к нему. Выгода клану иметь такого опытного и сильного бойца в своих рядах, ум Энтрери, благодаря которому решилась не одна проблема, а также яркая заинтересованность в нём Джарлакса были для Киммуриэля достаточными проводами оказывать данному человеку всемерную поддержку. Но Джарлаксу хватило бы одного слова, чтобы псионик или убил бы Артемиса Энтрери, или сам бы погиб, пытаясь это сделать — насчёт уровня противника Облодра не обманывался, и дело было даже не только в пресловутом Когте Харона. Первой мыслью было бы не сострадание, и уж подавно не симпатия, при учёте того небезразличия, что Киммуриэль к Энтрери питал. Он бы счёл приказ избавиться от самого известного убийцы Фаэруна попросту напрасным расточительством. Замены для Энтрери всё ещё не существовало. Смогут ли они стать хоть немного ближе после всего того, что лежало у обоих за плечами? После некоторых вещей, в которых они бы никогда не признались вслух — каждый в присутствии второго... И нужно ли это Киммуриэлю? Зачем? Товарищество забирает энергию и ресурсы, толкает на безрассудства, а потом ты неизбежно теряешь — и это ранит тебя.

Одно Киммуриэль знал точно — были такие поступки и решения, после которых он бы отрёкся от Артемиса. Псионик дорожил в своё время Рай'Ги — больше, чем Домом Облодра и всем Мензоберранзаном, вместе взятым. Но, когда Рай'Ги сошёл с ума и перестал его слушать, Киммуриэль бросил его на произвол судьбы. Если бы Рай'Ги выжил — тяжело бы стало и просто смотреть ему в глаза. Находиться рядом. В обратной ситуации Киммуриэль навсегда запомнил бы малодушие того, кого называл родным и близким.

Да, Киммуриэль замечал, как в присутствии Артемиса у Джарлакса загораются глаза, как тот буквально расцветает, и даже немного сожалел, что не обладает даром вот так же распалять чью бы то ни было душу. Контраст получался до такой степени разительным, что даже причинял боль. Почти. Но сразу же Киммуриэль успокаивал себя тем, что ему всё равно. Он не обладает достаточной мотивацией для того, чтобы соревноваться с Энтрери или кем-то ещё в данной области. Ему достаточно, что Джарлакс не может без него обойтись, когда требуется эксперт по ряду определённых вопросов. Правда, Киммуриэль бы предпочёл, чтобы Бэнр обращался к нему чаще. Он не умел идентифицировать острое, колющее чувство нехватки кого-то, поселявшееся у него в груди, когда Джарлакс отсутствовал долго. И не мог взять в толк, откуда и почему оно берётся.

— Джарлакс невероятен, — с неопределённой интонацией промолвил тихо Киммуриэль. — Я вижу, сколь много приносит вам двоим этот союз. Ты делаешь его живым и свободным ничуть не меньше, чем он полезен тебе. Есть то, чего я никогда не буду в состоянии ему дать. А у тебя легко получается.

Опираясь ладонями о столешницу, эльф опустил голову так, что пряди длинных белых волос закрыли его лицо. Он сделал это специально, зная, что Энтрери, в отличие от того же Джарлакса, не прикоснётся и не будет ловить его взгляд, чтобы прочитать в зрачках тревогу, тоску и горькую признательность, не настолько, конечно же, мрачную, как у человека, которому донесли на другой конец материка весть о том, что его возлюбленный или ребёнок погиб, но тоже тяжеловесную.

В молодости Киммуриэль мог ненавидеть Энтрери за это и мечтать избавиться. Ему внушали страх таланты убийцы, но не тот страх, что связан с угрозой жизни. Он видел этот блеск во взгляде Джарлакса, видел, как Артемис обретает влияние и власть, и это вызывало у вскормленного в системе дроу, постоянной резни за любые ресурсы, и тем более за статус, даже если разница составляла всего одну жалкую ступень, псионика ужас, что ему в клане однажды не найдётся места. Оттого он в том числе и поддерживал Рай'Ги, который ни за что не променял бы его непонятно на кого, подобранного на поверхности чуть ли не из милости, из удачно найденного инструмента взаимодействия с городами наверху стремительно доросшего до равного им. Они привыкли, что клан состоит из пускай и изгоев но всё же дроу. Всё лучше, чем иблис. А Джарлакс, поднимая Энтрери как часть клана, оскорблял их. И, видя, что он действительно достоин, что он не уступает рождённым эльфами, Киммуриэль находил в Артемисе прямую опасность и грубое издевательство над его понятиями о прекрасном и правильном.

Когда Рай'Ги помешался из-за внушений Креншинибона, Киммуриэль расценил и его как не меньшую опасность. Псионик перестал находить смягчающие обстоятельства для него и отказывался играть роль того, кого однажды обвинят во всех грехах и неудачах, сорвут злость или попросту убьют, чтобы секрет противодействия осколку сгинул вместе с ним. У Рай'Ги не хватило бы причин бороться с прихотями Креншинибона. Киммуриэль догадался об истинном коварстве злобного артефакта. Зачем нападать самому, если есть шанс совершить всё чужими удобными и услужливыми руками, попутно деморализовав будущую жертву? И псионик не желал столкнуться с необходимостью на полном серьёзе, насмерть, сражаться с Рай'Ги, а жрец бы мог дойти до этого, оставалось чуть-чуть, ещё пару дней послушать проклятый кристалл — и дело сделано.

А теперь в нём не осталось запала, чтобы хотя бы на словах как-то спорить с Энтрери. Киммуриэль и Джарлаксу возражал вяло, позволяя творить всё, что в голову взбредёт, и его самого вдоволь использовать как орудие. Причины что-то отстаивать, доказывать, стоять на своём исчезли. Своё положение он принял — и смирился. Ему ведь и выбора-то не предлагали практически никогда. Бесправный в Доме — нельзя возражать К'йорл, нельзя даже дурно подумать о ней. По сути бесправный в клане, при широте спектра, предоставленной ему Джарлаксом, псионик целиком и полностью зависел от него и не лгал себе, когда тот утверждал, что, мол, не распоряжается им, а всего-навсего просит — рискни тут не подчинись, как же. Джарлакс не бросал свои затеи, и было проще вписаться в них и отслеживать с самого начала, чем после, в середине процесса, судорожно пробовать сообразить, как заваренную кашу разгрести.

— Карта пусть останется с тобой, возьми её на случай, если нас вынудят разделиться. Я всё запомнил, — обронил Киммуриэль. Псионика позволяла ему в любой момент воспроизвести в сознании план замка до мельчайших подробностей.

***

Ночь выдалась условно приятной. Прохладный ветерок шевелил редкую сухую траву, подчёркивающую суровость и неприветливость давно заброшенного места. Три пламенные гончие, прогуливающиеся вокруг замка туда-сюда-обратно, настроение тоже отнюдь не поднимали. Удивительно, что растительность не занималась от искр, в изобилии сыплющихся с их полыхающих алых шкур. Видимо, некий особый сорт магии не давал им вредить ничему, что не являлось их добычей.

Киммуриэль приблизился к ним и убедился, что наложенное им простенькое внушение, рассеивание внимания и отвод глаз, работало. Он приложил палец к губам, безмолвно напоминая, что всякий звук громче дыхания рассеет эффект, и им придётся сражаться. А, значит, предупредить мага о визите незваных гостей.

Киммуриэль не показал Артемису ни первый вход, ни второй. Вместо этого он подвёл напарника прямо к сплошной каменной стене. Широко улыбнулся и протянул ему руку ладонью вверх. Сам он без проблем прошёл бы сквозь плотную кладку, будто нож сквозь масло, но для того, чтобы взять с собой Энтрери, Киммуриэль нуждался в тактильном контакте.

Подпись автора

Доверие было для Киммуриэля такой же валютой, как серебряные монеты или мифриловые слитки. Он не разделял подхода некоторых наземных жителей, что любой заслуживает таковое хотя бы в минимальной степени, пока не доказал обратное. Такие индивиды с готовностью предоставляли шанс каждому, даже зная о тёмном и мутном прошлом. Однако, и бездумно расточать направо и налево отторжение и неприязнь без весомых причин он не торопился. Киммуриэль действительно изменился за эти годы. Может быть, потому что привык сотрудничать с иблис или даже работать на них чуть ли не чаще, чем с представителями собственной расы. А, может, рассудив, что деньги не пахнут, даже если получены из рук низших рас, и никогда не бывают лишними. И, конечно же, после смерти Рай'Ги у Киммуриэля отсутствовали какие бы то ни было сильные эмоции в принципе. Приходится любезно договариваться с теми, на кого в прежние времена он и не взглянул бы? Пожалуйста. Надо защищать кого-то, кто для прежнего Облодры и вовсе не заслуживал бы права на жизнь? Как скажете. Обучать представителя семьи, которую Киммуриэль бессрочно и непримиримо зачислил в кровные враги? Хорошо. Ввязываться в заговор королевского уровня, потому что Джарлаксу что-то там в очередной раз приспичило? Только скажите, что надо делать. У Киммуриэля отсутствовали собственные цели, и его это вполне устраивало, пока Джарлакс разделял с ним свои. Потеря доверия Джарлакса означала бы для него что-то гораздо худшее, чем смерть. Одиночество, глухое, серое, тусклое, будто пасмурные небеса, обволакивающее холодом, как саван покойника. Безысходное и отнимающее силы, как пожирающие душу магические ритуалы или демоны, лищающие воли к сопротивлению. Отчаяние и никогда не покидающая тело и разум боль. Просыпаешься в слезах, от того, как у тебя ноет и щемит сердце, с трудом выдираясь из пут липкого склизкого кошмара. Смотришь в пустой тёмный свод потолка, нависающий над тобой, и понимаешь — это не закончится. Твоя пытка. Твоё наказание от самого мироздания. Страх, что Джарлакс отречётся от него, до сих пор оставался одним из главных для Киммуриэля. Зато, пока они оставались вместе, и пока он знал, что на него полагаются, и от него правда что-то зависит — Облодре казалось, будто он способен на всё. Никаких ограничений, никаких сомнений и колебаний. Джарлакс вдохновлял его, ради этого изумительного, потрясающего, уникального во всём дроу хотелось стараться, достигать лучших результатов во всякой деятельности, чем бы Киммуриэль ни занимался. Псионику безусловно льстило то, как высоко Джарлакс ценит его, ни от кого и никогда он подобного больше не получал, за исключением Рай'Ги, и он желал оставаться на таком же хорошем счету ещё долго, в идеале — пока не умрёт.

Доверие — ценность, как изумруды или жемчуг. А логика вполне способна помочь рассчитать вероятность подвоха и предательства. Киммуриэль никогда не вложил бы нечто столь важное в кого-то, совершившего такое количество ошибок и промахов, как он. А Джарлакс всё ещё не прогнал его и по-прежнему выказывал расположение, отличая перед остальными, позволяя отдавать приказы клану, улыбаясь так, словно их общение доставляло Бэнру удовольствие и радость. Это нечто другое, нежели голый тонкий расчёт на то, сколь выгоден псионик в клане, даже если иногда чудит и доставляет проблемы. Нечто большее.

И это восхищало псионика в Джарлаксе, заметное сквозь маску беспечности, циничности и эгоизма. Это чудо старалось заботиться обо всех. Об Артемисе Энтрери и Дзирте До'Урдене. О Далии Син'фелл и Кэтти-бри. О самом Киммуриэле и едва ли не последнем рядовом Брэган Д'Эрт. Джарлакс даже о Рай'Ги заботился вплоть до истории с кристаллом, и то перестал, лишь когда Рай'Ги открыто выступил против него. Наёмник, не имеющий ничего святого за душой и смеющийся над моралью, обладал золотым и удивительно широким сердцем. Все они погибли бы, причём давным-давно, и уж точно не прослыли бы героями, если бы Джарлакс и впрямь гнался лишь за выгодой, наслаждениями и развлечениями, как порой создавалось впечатление. Киммуриэль был очарован им и даже вспоминал, что это за штука такая — эмоции, и зачем они даны, получая доступ к сокровенным мыслям и ярким моментам жизни партнёра по клану. Того, кто не давал ему завершить обращение в такую непрошибаемо безучастную и замкнутую на своём внутреннем мире личность, что иллитиды — и те бы позавидовали. У всех есть мотивация для поступков, кто-то гнался за властью и славой, кто-то — за приключениями и острыми впечатлениями. Киммуриэль посвятил себя и свои таланты тому, чтобы тот, кем он дорожил куда выше, чем собой, хотя и никогда не признался бы вслух в такой очевидной слабости, оставался всегда на высоте. Там, куда Джарлакс упрямо забирался, дули холодные, пронизывающие наквозь ветра, и многочисленные конкуренты сбросили бы его вниз, проследив, чтобы непременно разбился... Облодра не позволит этому случиться, сначала им придётся отобрать у него дыхание и рассудок.

Артемис Энтрери, бывшая гроза Калимпорта, бывший Баррабус Серый, и не скажешь, что он перерезал горло или проткнул кинжалом сердце большему количеству существ, чем листьев на дереве — похоже, доверял ему, Киммуриэлю, после всего, что было между ними, и через что они оба прошли по отдельности. Прислушиваясь к себе в попытке определить реакцию, псионик пришёл к выводу, что от этого ему тепло, и нечто, смёрзшееся в ком, чуть-чуть да смягчается. И это заходит за пределы элеметарного обмена "ты мне полезен, я — тебе". Если бы Артемис и правда сделался бесполезен, если бы с ним случилась непоправимая беда, Джарлакс не отвернулся бы от него, а, значит, и Киммуриэль был бы вынужден принимать участие, в чём бы то ни заключалось... Но дело не в отношении Джарлакса. Псионик не захотел бы, чтобы этот человек окончил дни жалким и дурным способом, и не хотел, чтобы тот прозябал калекой, не понимающий, кто он такой и зачем вообще преодолел огромный путь, полный препятствий, чтобы закончить ни с чем. Артемис был интересен, Артемис умел изумлять и заставать врасплох — и не исключительно в плохом смысле. Киммуриэль тянулся к ним обоим, надеясь соответствовать, но опасался заглядывать в ту часть их мозга, где мог обнаружить истинное отношение к нему. Он боялся наткнуться на отвращение, так как на их мнение ему не было всё равно. Когда Громф гневно и брезгливо называл его "облодровским отродьем" и "марионеткой Джарлакса" — Киммуриэль не принимал это чересчур близко, хотя запоминал, естественно, всё. Он ладил с Громфом из самосохранения, а не потому что ему нравился Громф. А себя Киммуриэль берёг ради тех особенных единиц, кто принимал его.

Не отпуская руки Энтрери, чтобы немного обмануть собственный сложный и хитрый, но некоторыми местами примитивно работающий дар и убедить, что они — единое создание, Киммуриэль сконцентрировался на абсолютной, ничем не осквернённой и не повреждённой мысли, и в неё же перевёл физические оболочки — свою и Артемиса. Аккуратным касанием он вложил в голову Энтрери понимание, что конкретно следует делать, чтобы облегчить задачу хоть немного. Сосредоточиться на "я", не зависящем ни от осязаемого тела, ни от чего-либо вовне. То, чем Артемис остался бы, помести кто его разум отдельно от плоти и от реальности вокруг в вакуум. Тела же — лишь молекулы, крохотные частицы, такие же, как те, из которых состоит стена, и Киммуриэль перестроил их так, что они безвредно проникли туда и соединились со стеной. Он играючи менял их местами, как детали конструкта, переводя на другую сторону, и перепутать их для него не было возможности — даже ребёнок различит одинаковые по форме и материалу детали паззла, если одни, допустим, чёрные, другие — жёлтые, а третьи — зелёные. Разница между составляющими разных природных объектов для псионика была примерно так же очевидна.

Коридор, где они очутились, был тёмным. Ни картины, ни гобелены, ни даже простейшие узоры не украшали эти мёртвые, стылые, негостеприимные стены. Зато два огненных архонта, потрулировавших порученный им участок территории, вторженцев очень даже заметили. Недостаточно разумные, чтобы впечатлиться фигурами, которые непринуждённо прошли сквозь стену, так же, как входят в двери, твари сразу напали, едва Киммуриэль вернул размытым, туманным, напоминающим привидения их с Артемисом очертаниям прежний, нормальный вид.

Подпись автора

С восхищением наблюдая за Энтрери, вовсе не напоминающий традиционную всегда невозмутимую версию себя Киммуриэль органами чувств тёмного эльфа, в несколько раз более острыми и надёжными в сравнении с человеческими, да ещё и подкреплёнными псионикой, способной точно определить, где в округе находятся живые существа, как их много и насколько они разумны, следил за прилегающими коридорами. Его сердце часто билось, и он впервые за добрые полсотни лет дышал так легко и свободно, ощущая, что принадлежит сам себе, а не какому-то там Громфу, Ивоннель или даже Джарлаксу, не доктринам и учениям каких бы то ни было божеств и демонов, не Мензоберранзану и не Поверхности. Он, и только он один, в эти минуты был себе хозяином — и глаза Киммуриэля весело и почти беспечно горели. Он был благодарен Артемису за согласие присоединиться к нему, за этот шанс сбросить хоть частично груз прожитых лет, груз решений, которые ему приходилось принимать помимо своей воли и желания, просто потому что того требовали обстоятельства, и неизменная логика псионика соглашалась с ними. Последний из Облодра невыносимо устал и находился на грани срыва, не похожего на срыв обычных людей и нормальных эльфов. В прошлый раз, когда его нервы и выдержка сдали, барьер Фаэрзресс пал, пришёл Демогоргон, и Андердарк до сих пор наполняли демоны всех мастей. Вряд ли стоило рисковать Фаэруном ещё больше — этот безобидный с виду эльф составлял весьма подходящую пару Джарлаксу, способному смеха ради перессорить несколько правящих Домов любого крупного города дроу, а в результате его ошибок вулканы сносили с лица Торила города, и требовалась прорва ресурсов и сил, чтобы хоть частично восстановить уничтоженное. Вероятно, именно поэтому они с Джарлаксом взаимно прощали друг другу различные выходки — оба были не в том положении, чтобы отчитывать, не с чистыми руками и совестью. А ещё Облодру значительно больше волновали жизнь и здоровье Джарлакса, нежели сохранность да хоть всех вообще населённых пунктов мира.

Так что Киммуриэль действительно испытывал мучительную потребность в этом перерыве, этом отдыхе и развлечении. Он не притворялся, что это просто очередной навязанный ему, осточертевший ещё на этапе обсуждения долг.

— Артемис, — негромко, но более чем твёрдо и отчётливо позвал Киммуриэль, когда убийца превратил огненных бестий в ничто, а их останки рассыпались быстро гаснущими угольками по полу. — Я не успел тебя спросить в более благоприятных условиях, но у нас есть немного времени, прежде чем сюда подоспеет следующая партия. Ты успеешь дать мне ответ, если захочешь, конечно.

Тон Киммуриэля смягчился, он не решался настаивать и давить на Энтрери. И вовсе не оттого, что Артемис мог дать ему такой отпор, что он моментально, не успев и моргнуть, сгинет следом за элементалями в никуда. Псионик действительно в меру своего понимания старался поладить со строптивым и гордым человеком, стоящим рядом с ним. Это ведь также форма полезного исследования. Исследования, на которое стоило потратить годы. Трансформация мировоззрения и характера Артемиса Энтрери, убеждения, сверкающие, будто сталь, чётче и выраженнее, чем у Дзирта, страдающего излишней выспренностью и утомительным многословием. Великолепный, уникальный объект. Не "зеркало" младшего До'Урдена. Цельная, несокрушимая, отважная личность. Энтрери не видел себя со стороны и потому не понимал — потерять его теперь гораздо расточительнее и куда худшая трагедия, чем в день, когда он, проклиная и не выбирая выражений, орал на них с Джарлаксом про то, как они сломали и испортили всё на свете, погубив его ударом Дзирта, и бился в псионическом захвате, удерживающем его от самоубийства.

Киммуриэль жаждал оставаться рядом с Джарлаксом и защищать его, но слишком многие события доказали — он часто и рядом-то отсутствует, не по своей вине, но от этого не легче. А, даже участвуя в истории, порой не в состоянии угодить товарищу. Он сдался с Креншинибоном, сдался с Дзиртом, а об истории с Предвечным вообще узнал непоправимо поздно и, если бы Джарлакс там умер, Киммуриэль ничего бы не исправил. Зато помочь мог Артемис. Изящно, непринуждённо и талантливо. Облодра перестал ревновать, когда осознал — знакомство с этим наёмным убийцей служит Джарлаксу дополнительной защитой и, вдобавок, что немаловажно, источником хорошего настроения. И вот теперь, глядя на танец, иначе и не назовёшь, Энтрери с мечом, Киммуриэль заново вспоминал сотни примеров его непревзойдённого мастерства, спасающего многих. О, Артемису Энтрери, грозе Калимпорта, великому страннику, а однажды почти королю, в разы лучше шло имя героя, а не злодея. Таково было его подлинное место и предназначение, не иначе. С фактами ведь не поспоришь.

— Я не имею возможности проверить сам. Даже это маленькое путешествие я бы не мог себе позволить, если бы оно не было прямым поручением от Гильдии Магов. Но... Далия. С ней ведь всё в порядке? Рецидив не произошёл? Или... какие-то ещё последствия соприкосновения иллитида с её разумом?

Киммуриэль искренне и глубоко беспокоился. Он отлично знал, на что способны эти твари, как они могут покалечить навсегда, и, даже если кажется, что ты пошёл на поправку — никогда нельзя знать, какая беда может таиться до поры у тебя в голове. Далия была его пациентом довольно долгий срок, и он бы не хотел услышать, что вся эта кропотливая и хлопотная работа вдруг пошла насмарку. Киммуриэль принимал в ней участие, которое, как ни парадоксально, толком не мог себе объяснить. Далия будила в нём сторону давно умершую, а то и не вложенную в него природой изначально. Не такая же забота, как о Джарлаксе, но тоже зовёт продолжать и напоминает о том, до какой степени Киммуриэль не иллитид, даже намекает, что не перейти в конечном счёте в ипостась обнажённой мысли без физической оболочки — не такой чудовищный и сокрушительный провал, как он боялся. Если Киммуриэль не достигнет данной степени знания и концентрации — что же, возможно, оно не перечеркнёт значение его жизни и не сделает её пустой. В этой жизни он всё же приносил иногда пользу вот таким несчастным, как Далия. Псионик до сих пор был до некоторой степени ею очарован. Она не являлась для него всего-навсего подругой или любовницей Дзирта и Артемиса, кем-то чужим, связанным с ним лишь острой нуждой, и ничем, кроме. Киммуриэль изучил её тело и душу, он знал о ней теперь больше, чем оба эти мужчины, которых она любила, вместе взятые, а, может быть, даже больше, чем её родители и она сама. Пока не способный определить, что конкретно ему дало знакомство с ней, псионик улавливал тончайшие нити, что шли от неё к нему и от него к ней. Не романтические и не родственные, не положительные и не отрицательные, эти узы просто были.

Подпись автора