Слухами, как известно, полнится не только поверхность, но и Андердарк. А упоминать Брэган Д'Эрт всуе — значит, накликать на себя их заинтересованное внимание. И, разумеется, пропустить смерть лорда нетерезов и освобождение Артемиса Энтрери, особенно если в том и другом замешан пресловутый Дзирт До'Урден, мог только совершенно не интересующийся новостями недальновидный глупец. Вот только, стоило понаблюдать за Энтрери всего один день, как стало совершенно очевидно — наёмный убийца освободился лишь от внешнего влияния, но не от себя самого. Киммуриэль знал по собственному опыту, что от грызущих тебя изнутри демонов сбежать куда сложнее, чем от настоящих. Видя этого сильного и гордого человека таким, псионик чувствовал разочарование и даже почти презрение. Впрочем, это вполне закономерный итог, если все предыдущие жизненные цели, равно как и привязанности, исчерпали себя, а как и откуда взять новые, ты решительно не понимаешь. Киммуриэль догадывался, что одного лишь его появления около Артемиса могло хватить, чтобы тот вышел из себя. Вряд ли он питает сейчас желание общаться с тёмными эльфами, за исключением разве что всё того же До'Урдена, который в чужих психологических проблемах разбирался не лучше, чем роф — в бриллиантах.

И, разумеется, Киммуриэль всё равно пришёл, выгадав момент, когда в наземном мире наступит ночь, а Энтрери будет один. Взаимодействовать с той компанией, в которой убийца ошивался теперь, всякая мотивация отсутствовала уже у самого псионика, и, в отличие от Артемиса, он обладал роскошью права выбирать.

— Я крайне соболезную тому, что тебе так и не довелось расстаться с жизнью, — раздался мягкий, певуче растягивающий гласные, и даже приятный, если не знать, кому он принадлежит, голос из самых глубоких теней, которые нашлись поблизости от Энтрери. — Пожалуй, не стану скрывать, что это был бы один из самых предпочтительных вариантов для Брэган Д'Эрт и лично для меня.

В тенях не ощущалось ничьего присутствия, и, тем не менее, псионик совершенно точно там был, потому что он говорил вслух, а не передавал телепатические сигналы напрямую в голову Энтрери. Однако, если бы тот ударил туда мечом или метнул кинжал — оружие бы не встретило никакого материального объекта, оно бы прошло сквозь мрак и воткнулось в стену, а голос бы мгновенно переместился в другое место, словно его обладатель невесом и бесплотен.

— Как и твой новый приятель, ты всегда приносишь одни проблемы, трату моего драгоценного времени и крупные убытки для клана. Я был бы рад, если бы вы оба никогда не вернулись от великого Предтечи.

Киммуриэль, не будь дурак, прекрасно догадывался, что, если Энтрери переживёт эту встречу и всё же выберет жить дальше, то рано или поздно додумается до мести Джарлаксу. Что хуже всего — истинный лидер Брэган Д'Эрт был достаточно непредсказуем, чтобы добровольно позволить другу, пусть и, судя по всему, лишь бывшему, такое. Киммуриэль слишком нуждался в Джарлаксе, чтобы это допустить. И, сколько бы раз Бэнр ни просил псионика не вмешиваться в его отношения с другими разумными, хотя Облодру, разумеется, так и подмывало всякий раз добавлять к данному определению приставку "псевдо" — Киммуриэль бы всё равно это сделал, угрожай партнёру реальная опасность, даже если бы Джарлакс его за это возненавидел. Опала и немилость пугали Киммуриэля гораздо меньше, чем перспектива увидеть этого несносного и безумного, но такого привлекательного со своими идеями и вызывающе обаятельного дроу мёртвым. Так что пусть Джарлакс кричит, бушует и даже ударит его — неслыханная вещь, которой Бэнр никогда не допускал со своим заместителем, но всё ведь однажды случается впервые, — его безопасность стоит любых потерь.

И, даже если бы Киммуриэль однажды вновь обрёл по какой-то причине стремление избавиться от Джарлакса — он бы предпочёл убить того собственными руками, не полагаясь ни на кого. Он не уступит эту честь Артемису Энтрери. Джарлакс был, есть и всегда будет слишком великолепен, чтобы позволять даже лучшему из иблис хоть как-то ему навредить.

Псионик принёс Энтрери горько-сладкий яд своих речей, составленных из уязвляющих формулировок, лжи и недомолвок, и никогда бы не позволил себе выдать ни единой капли сопереживания. Если что-то подобное и зародилось в закоулках его таинственной для всех окружающих души — ни к чему уделять этой эмоции внимание. Эмоции вообще крайне избыточная штука, без них спокойнее и размереннее, они ломают любую логическую структуру. И уж во всяком случае сегодня Киммуриэль исключения не сделает. Ни к чему. Энтрери на кинжале вертел его сострадание и симпатию, даже если бы Облодра спятил до такой степени, чтобы показать их открыто.

— Раз уж сегодня я относительно не занят ничем другим — могу ли я как-нибудь помочь с твоим небольшим затруднением и избавить тебя от постылого существования? — наконец чрезвычайно любезно, куртуазно даже, словно они оба были дворянами чистейших кровей и говорили исключительно высоким стилем на благородные темы, предложил псионик.

Хотя он по большей части дразнил Энтрери, проверяя, насколько далеко заходит дурное моральное состояние убийцы, но, если бы тот согласился — Киммуриэль бы даже на секунду не задумался, выполняя столь щедро предложенное. Потому что, если бы Артемис Энтрери оказался сломлен настолько, чтобы без сопротивления дать убить себя смертельному врагу — значит, его душа вряд ли уже подлежит исцелению. Псионик, впрочем, не хотел так — это чересчур скучное и банальное завершение для такой долгой и так ярко полыхавшей вражды. Это уже не достойный противник, а всего-навсего ничтожный раб, покорённый своими же страстями и дотла сгоревший в них. Нет ни удовольствия, ни чувства наконец-то одержанной победы. Всё равно что занять первое место в испытаниях, чтобы в финале обнаружить — ты вовсе не преодолел их своей силой, ловкостью и интеллектом, тебе просто сдались. И ему откровенно претило наблюдать лучшего из своих не так уж многочисленных оппонентов, потому что у большинства хватало сообразительности не бросать вызов Облодра, в таком вот неприглядном и разбитом виде.

Подпись автора

Артемис Энтрери представлял собой опасность для Джарлакса, и один лишь данный факт уже служил ему приговором. Никто не смел поднимать руку на лидера Брэган Д'Эрт, никто, ни одна паршивая шваль из отвратительно солнечного мира наверху. Но Киммуриэль ещё не до конца определился, как лучше всего нейтрализовать его. Убить нельзя, рано или поздно Бэнр выяснит, кто стоял за смертью Энтрери, и вряд ли ему такое простит. Выгнать из клана, может быть, и не выгонит, но их доверительные взаимоотношения испортятся навсегда. Облодре не дано было понять, как у Джарлакса получается так дорожить иблис, тем, кто горазд лишь мечом махать да строить постное лицо, но принял это как данность. Терпел, пока Джарлакс соизволял держать Энтрери подле себя... Но однажды терпеть перестал и воспользовался так удобно предоставленным ему случаем, который позволял при необходимости сказать, что вина не его, и Бэнры заставили, чтобы отделаться от Артемиса.

— А что, если нам вообще не заплатили, но мы были так рады избавиться от опостылевшего головореза, что отдали задаром и ещё спасибо сказали? — насмешливо поинтересовался Киммуриэль. Риторически, конечно, ждать ответа он не стал, продолжая: — Я истинный партнёр Джарлакса. Я его помощник и соратник. А вы, не обладающие даже сотой долей моих возможностей и знаний грязные вонючие иблис с поверхности — всего лишь его питомцы. Ты его интриговал своей мрачной таинственностью и загадочной для него болью, Джарлакса манит непредсказуемая угроза, он возился с тобой, как ребёнок — с красивой головоломкой, и я ему помогал, потому что мне нравится смотреть, как он чем-то увлечён. Но Джарлакс тебя раскусил — и ты ему наскучил. Вот и всё.

В тоне Киммуриэля так и читалось, что вот уж он-то отлично научился подогревать любопытство и оставаться полезным Джарлаксу веками, в отличие от какого-то там безмозглого оборванца, каким он старательно выставлял Энтрери. Его, мол, так походя не откинут прочь. Псионик разошёлся, вскрылось накопленное за очень, очень долгое время. Он безжалостно хлестал оскорблениями, как жрицы-дроу — их змееголовыми плетями. Не стеснялся в выражениях, подкрашивая их соответствующими интонация ми. Тёмный эльф хотел отомстить Артемису за все те годы, которые он провёл в одиночестве в трижды проклятом Андердарке, пока Джарлакс в своё удовольствие скитался с этим вот разбойником. Поквитаться за отнятое внимание Джарлакса, за то, что Энтрери живёт и дышит, а Рай'Ги, его друг, его самое близкое, не считая всё того же Бэнра, существо — нет. За унижение терпеть в рядах Брэган Д'Эрт присутствие не-дроу. За мастерство Артемиса, бросающее вызов лучшим мечникам его народа — это мерзко, это абсурдно, это необходимо искоренить обязательно, любой ценой. И всё же Артемис оказался выброшен за борт, а положение Киммуриэля и стиль функционирования клана не пошатнулись. Ну, ещё бы. Они с Джарлаксом уже вполне продуктивно сотрудничали, когда Артемис ещё не родился. И восхищённый юный эльф из рода псиоников уже тогда отдал свою преданность, как бы ни изображал из себя строптивого и свободного, мол, надоест или что-то пойдёт не так — расстанется с кланом. Даже когда Дом Облодра рухнул в Клорифту — Киммуриэль мог поискать иные пути. Многие не отказались бы от услуг псионика. Казалось, ему некуда идти — но он просто не хотел уходить. Никого, похожего на Джарлакса, Киммуриэль не встречал ни прежде, ни после, он до сих пор дивился, поневоле задаваясь вопросом, невероятное везение ли их знакомство — или его бесконечное проклятие.

То, как Джарлакс загорался Артемисом Энтрери, причиняло ему боль и оскорбляло кровно — как брошенная в лицо  дуэльная перчатка, деталь тяжёлой кольчуги.

Даже если бы Киммуриэль был способен на прощение — он никогда и ни за что не дарует подобную милость Энтрери. Тот не заслужил, даже хуже — всегда сам охотно подливал масла в огонь их вражды. Ревность и зависть вгрызлись в ещё недостаточно опытного, чтобы игнорировать их, псионика, а Рай'Ги — тот вообще не сдерживался в несладких эпитетах для Энтрери, как и обычно, ухитряясь оставаться утончённым и изящным, как и подобает сыну знатного Дома. Воспитание не утратишь, как бы давно ни потерял прежний официальный благородный статус.

— Я дроу. И, что ещё важнее — я аристократ Дома Облодра. Поскольку моего Дома больше нет, то поддерживать его славу и честь, кроме меня, некому. Что бы я ни делал, я выполняю порученное мне идеально. А, если я в чём-то ещё недостаточно компетентен — у меня есть сотни лет, чтобы это исправить и довести любой навык до совершенства. Ну, а ты... всего лишь человек. Ничтожество из трущоб, которому мы позволили подниматься над остальными, пока нам это было выгодно и интересно. Сделать такого, как ты, изгоя главой гильдии Басадони было таким же безупречным развлечением, как и провозглашение тебя королём Ваасы. Ты как игрушка, которую мы наряжали и ставили, куда в данный момент захотим, следуя порой всего лишь прихоти.

Киммуриэль произносил слова чётко, холодно, высокомерно и безжалостно, будто обращался к лакею, и всегда-то неуклюжему и недалёкому, а теперь ещё и укравшему столовое серебро.

— Ну же, Артемис Энтрери, вонзи мне в сердце твой жалкий маленький кинжал и докажи, что я абсолютно прав, а ты — всего лишь убийца, всегда только им был и всегда будешь, ничем более и ничем иным.

Киммуриэль вышел словно бы из стены на открытое пространство и встал перед Энтрери. Он не имел при себе никакого оружия, и телекинетический барьер не прикрывал его тело. Псионик словно нарочно дразнил Артемиса беззащитностью потенциальной жертвы. Демонстративно пустые и открытые руки, прямой и уверенный, спокойный взгляд. Он говорил безо всякой агрессии, в его тоне и в глазах читалось только одно — испепеляющее презрение. Даже его всепоглощающая ненависть к Артемису растворилась в этом. Пренебрежение, брезгливость, злорадство переплелись в душе псионика, отравляя её. Даже если червь станет ядовитой гадиной, обзаведётся зубами и сможет укусить — червем быть не прекратит. Это лишь взбесившаяся, зарвавшаяся тварь, отрицающая её истинное место в мире.

Подпись автора

Дом Облодра никогда не был похож на все остальные знатные Дома дроу. Каждый ребёнок, рождавшийся там, получал куда более жестокое воспитание, чем кто бы то ни было в Мензоберранзане. Их безжалостность была чем-то выдающимся даже по меркам этого кровожадного, упивающегося чужими страданиями народа. И, что в равной степени и пугало тёмных эльфов, и внушало им отвращение — К'йорл и её дети занимались этим не во славу Паучьей Королевы, большая часть других матрон, по крайней мере, из первой десятки аристократических семейств, отлично понимала, что набожность жриц Дома Облодра — лишь профанация, актёрское мастерство, весьма удачное и талантливое, но не более. Высокомерие и спесь Облодра рождались не из фанатического служения богине, не из их понимания своей избранности ею, а из собственных сил, в которых лишь одна сотая доля зависела от врождённых способностей, а всё остальное — от того, как их развивали. К'йорл беспощадно выбраковывала тех, кто не успевал за остальными. Тех, чей дар на поверку оказывался недостаточно глубок или слишком нестабилен. Тех, кто мнил о себе чересчур много или, наоборот, сковывал себя настолько, что, даже при хороших задатках, не мог заставить себя совершить простейшее внушение в чей-то разум. Киммуриэль отлично помнил это ощущение яркого и чудовищного понимания, если он не будет совершенством во всём, если в его псионическом искусстве обнаружится слабость, изъян, неуверенность — его убьют, а труп выбросят в Клорифту. Он не забыл тонкие изящные пальцы матери, касающиеся подбородка почти нежно, разворачивающие к ней его лицо так, чтобы он смотрел прямо ей в глаза, и, хотя эльфёнок ничего не видел от слёз, вызванных болью одновременно физической и ментальной, К'йорл продолжала настойчиво спрашивать, готов ли он продолжать. Киммуриэль помнил своё парализованное ужасом и обречённой решимостью тело, и как с интуитивной уверенностью знал, что не вправе дать отрицательный ответ, потому что в следующий момент после этого мать сотрёт его личность и оставит лишь пустую оболочку, которую можно скормить домашним паукам или другим рыскающим по Андердарку тварям.

И после всего этого Артемис Энтрери ещё смеет разевать свою пасть о том, что Киммуриэль чем-то кичится напрасно и ничего из себя на деле не представляет. Киммуриэль ощутил подкатывающую дурноту от омерзения к каждому слову этого человека, почувствовал бьющую в виски горячим пульсом злость — никогда, никогда иблис не поднимется до равного ему. Даже смешно сравнивать глупое искусство размахивать кусками металла с тонким воздействием на разум. Что бы там ни вещал Джарлакс о том, что эти области сопоставимы в значимости — Киммуриэль отказывался это признавать. Он, скорее, проникнется любовью и уважением к арканным колдунишкам, использующим заклинания по свиткам.

А кто действительно что-то умел и знал в сфере по-настоящему впечатляющей магии — это Рай'Ги. Он не имел тех же ресурсов и того же времени, что Громф Бэнр, и он ухитрился совместить врождённое волшебство со служением Ллос — он, мужчина, поднялся до статуса первосвященника Ллос. Вот что восхищает, а не это нелепое размахивание острыми игрушками.

— Джарлакс, к сожалению, слишком много времени провёл на поверхности и совершенно забыл элементарные понятия собственного народа, — беспечно, небрежно и даже чуть брезгливо обронил Киммуриэль. — В нашем мире доверие не в чести. Оно вообще мало ценится на этом свете, разве что среди таких наивных детей, как последний До'Урден. Я видел ваши гильдии и ваши города, многие ничем не лучше Мензоберранзана, лишь придают себе внешний лоск чуть большей законности и меньшего хаоса, и это только тщательно оберегаемая видимость, сквозь которую легко увидеть правду... Но среди дроу — доверие особенно не принято. Если Джарлакс доверял мне — тем хуже для него. Я знаю о нём... гораздо больше, чем ты. Он сам установил такие правила игры, и вполне очевидно, что однажды они должны были обернуться против него.

Брэган Д'Эрт никогда не был верен никому, кроме себя. А Джарлакс выглядел настолько самовлюблённо, эгоцентрично, целиком потакая любой своей прихоти, что Киммуриэль, хотя в основном он просто дразнил Энтрери, был абсолютно уверен, что в сердце Бэнра нет и никогда не найдётся места никакой другой подлинной привязанности. Стараясь побольнее задеть Артемиса, псионик тщательно скрывал свой постоянный страх, который и стал одной из косвенных причин того предательства — что Джарлакс с лёгкостью заменит и его самого, и вообще любого в клане, едва они перестанут приносить пользу. Что бы ни происходило, какие бы блага ни сулили представители клана, как бы ни кланялись и ни льстили — бойцы Брэган Д'Эрт отворачивались от вчерашних союзников, тех, кому улыбались, пожимали руки, сражались плечом к плечу, если те хоть немного запаздывали с выплатами, или если конкуренты давали больше. А Джарлакс был лидером этой вероломной организации, а, следовательно, лучшим в смене стороны в самый неожиданный момент, и в кинжалах, что вонзаются даже в ту спину, что открылась лишь на секунду. В какой-то момент Киммуриэль решил, что даже истовый жрец Ллос, у которого дня не проходило без молитвы и без попытки агитации еретика принять "истинную веру", надёжнее, чем непредсказуемый Джарлакс, вечно играющий с огнём, пока этот огонь не сожжёт его самого и всех вокруг. Киммуриэль пришёл к выводу, что Креншинибон и есть их погибель. Он угадал — проклятый осколок кристалла сожрал жизнь Рай'Ги и не подавился. И это ранило Облодру гораздо глубже, чем тот факт, что он выступил как враг Джарлакса. В конце концов, ещё немного — и камень свёл бы Бэнра с ума настолько, что тот бы пошёл против них, и они лишь сыграли на опережение. Это было рассчитано точно и логично, как и всё, в чём Киммуриэль принимал участие.

Если бы не этот вонючий кусок дерьма из сточных канав богами забытого убогого городишки, которым они вертели как хотели.

Артемис Энтрери.

Да будет зваться чёрным тот день, когда они выбрали его в качестве своего представителя в верхнем мире.

— Ты прав, я — не просто отражение моей всеми проклятой и отверженной в точности по её заслугам расы, — бесстрастно обронил Киммуриэль, и лишь в глубине его зрачков ненависть и жажда мщения Энтрери разгоралась всё сильнее, всё неутолимее, ему мало убить, это незаслуженно быстро и легко, ничуть не окупает всех страданий, перенесённых псиоником из-за него. — Я — худшее, что она порождала во тьму туннелей и пещер, я — та сторона зеркала, куда даже дроу боятся заглянуть. Им внушает ужас то, что я могу им показать помимо их согласия и воли.

Киммуриэль чуть развёл ладони в стороны, хотя ему не требовалось подкреплять свои псионические двеомеры жестами. Алые глаза полыхали в буквальном смысле — энергия плеснула в них, наполняя жаром, достойным пламени Абисса. Губы тронула кривая, нездоровая и откровенно непримиримая усмешка.

Он так давно ждал шанса подловить Артемиса Энтрери, когда у этого человека больше не будет протекции Джарлакса… Хотя, разумеется, из соображений безопасности Джарлаксу ни в коем случае не повредит никогда так достоверно и не узнать, что в действительности произошло с наёмным убийцей из Калимпорта, куда тот вдруг пропал без вести.

Он осуждал свою мать, совершившую такую вопиющую ошибку с Матроной Геннитирон Тлаббар — ту ошибку, из-за которой у неё не получилось уложиться в заданный срок, и она обрекла весь Дом на позорную публичную казнь.

О, чтобы понять такое, нужно всерьёз, каждым нервом, каждым вздохом ненавидеть. Оставаясь холодным и ничем не проникаясь, отстранённо наблюдая за миром, Киммуриэль не понимал её и полагал, что эмоции приносят лишь вред, что они — непозволительная для псионика роскошь, подобающая лишь низшим из низших.

Приятно, безмерно приятно дать себе волю и распробовать вкус своей власти над окружающим пространством. Такой, в котором он себе отказывал, не сомневаясь, что такой срыв приведёт к полной утрате здравого рассудка, и на этом-то ему, Киммуриэлю, настанет конец.

Он алкал выдавить из Артемиса всю кровь без остатка. Мечтал содрать с него кожу заживо, разбросать её по полу и заставить убийцу на ней танцевать.

— Тем не менее, даже у такого, как я, был тот, кем я дорожил. Был, пока вы его не отняли. Как же так вышло, Артемис Энтрери… — напевно произнёс псионик, наслаждаясь тем, как потоки его природного дара наполняют каждую клеточку тела, каждое волоконце мышц, каждую каплю жизнетворной влаги, бегущей по его венам, — что такое ничтожество, как ты, топчет землю и дышит, а Рай'Ги, — он едва-едва удержался от того, чтобы сформулировать словосочетание "мой Рай'Ги", как соратник, помощник и друг, — вот уже много лет как мёртв?! Почему он стал ценой, которую мы заплатили за избавление от осколка, а не ты, как и подобает иблис?!

О, разумеется, Киммуриэль знал, почему. Он сам лично приложил недостаточно усилий, чтобы уберечь Рай'Ги. И тело его — от смерти в драконьем логове, и душу — от свойственных дроу амбиций и их же подозрительности, и разум — от влияния кристалла. Раз уж он добровольно ввязался в авантюру против Джарлакса, более того — сам её предложил, ему следовало идти до финала, каким бы тот ни оказался. Но Киммуриэль дрогнул и сбежал. Вот почему Артемис Энтрери, не отступающий никогда и всегда следующий своим немногочисленным, но твёрдым как алмаз принципам, выжил, а Рай'Ги — нет.

Но злость на себя лишь подстегнула выместить её на другом. Выражаясь образно, добавила в и без того вовсю пышущую топку ещё угля.

Мощь, не имеющая видимого воплощения, но оттого не менее сокрушительная, выплеснулась колоссальной волной из хрупкой на вид оболочки тёмного эльфа. Не поведя белоснежной бровью и ничуть не считаясь с вероятными случайными жертвами, он нацелился взорвать всё помещение вместе с Артемисом. Сам же Киммуриэль с присущим его расе изяществом бледной тенью скользнул в невещественную форму.

Подпись автора

Да, Энтрери говорил правду. Киммуриэль не нуждался в очередном напоминании и без того вполне прозрачного факта, что для Джарлакса всё, что угодно и все, кто угодно были увлекательнее и больше стоили внимания, чем он. Псионик привык к такому отношению. Для него не было откровением свыше, что Бэнр охотно пользовался его способностями и возможностями — и не пытался сблизиться, заглянуть дальше. Как будто сам Киммуриэль от рождения лишён души. Наёмный убийца попал в точку, угадал, как воспринимает ситуацию его противник. Подчеркнул неприглядную, но очевидную истину. Джарлакс относился к дару Облодра с настороженной опаской. Как и все остальные, он, хотя и возносил эти умения своего советника на странный пьедестал — остерегался их, не без реального обоснования видя в ментальной силе уничтоженного ныне рода обоюдоострое оружие, которое выглядит покорным и безотказным, но в любой момент может ранить держащую его руку.

— Что бы Джарлакс ни думал, как бы ни притворялся, что отличается от нас в лучшую сторону — он просто отворачивается от правды. Он такой же, как мы, как Матроны Матери, иначе он бы не смог играть с ними на равных. Самый большой лжец, интриган и обманщик во всём Мензоберранзане. Вдобавок к тому, непостоянный. Когда ему надоел Андердарк — мы ушли на поверхность. Когда надоел клан — он передал тот мне, а сам ушёл с тобой.

Киммуриэль, мыслящий исключительно в понятиях выгоды и здравого смысла, не мог сделать иного вывода из поступка Бэнра. Возиться с чем-то дольше сотни лет, чтобы небрежно вручить все обязанности и ответственность кому-то, кто буквально только что предал тебя и, возможно, ненавидит и проклинает прямо сейчас, стоя перед тобой. Естественно, Облодра делал вывод, что это сборище дроу осточертело Джарлаксу, либо разочаровало его. Тёмные эльфы остаются тёмными эльфами, как бы ни старался Бэнр показать им лучший путь. И сам он тоже исключением не стал. Вероятно, отрицая подобную сторону в себе, как это раньше делал Закнафейн До'Урден, Джарлакс убегал от правды, не видя, что бесконечно топчется на одном месте.

— Я не знаю, почему он простил и пощадил меня. Как ты сам имел возможность наблюдать — об этом я не молил, и этого не ждал, — вообще ничего сказать не успел. — На его месте я бы никогда не оставил в живых того, кто так провинился передо мной. Даже не допустил бы такого варианта. Я не обещал ему, что этого не повторится. Он глупец и проявил слабость.

Впрочем, не столь уж беспомощен и наивен противник уровня Бэнра. Киммуриэль догадывался, что не одну лишь наглазную повязку Джарлакс может ему противопоставить. Неизвестно, как оно обернётся в следующий раз. Киммуриэль не раз и не два оценивал их шансы друг против друга. Нет, не выжидал подходящего случая, чтобы ударить, лишь прощупывал почву — образ мыслей и настроение лидера.

И ему не будет стыдно, потому что верность и преданность Джарлакса — всё равно что дым над водой. Вот чему научило сына Дома Облодра наблюдение за ним и его пример. Киммуриэль питал к нему искреннее уважение и не меньший интерес, и, конечно же, боялся. Не смерти от руки этого дроу, даже не того, что Джарлакс выгонит его из клана. Скорее, непредсказуемости, перепадов настроения и сумасшедших идей, которые постоянно ставили их всех в затруднительное положение. Его страх перед главарём Брэган Д'Эрт был иррационален и уходил в самые недра души. Киммуриэль восхищался этим эльфом, преклонялся перед этими дьявольскими умом, изобретательностью, хитростью — и знал, что никогда не будет чувствовать себя спокойно и в безопасности в его присутствии.

— Завидую я тебе, Артемис Энтрери. Завидую до сих пор, — серьёзно сказал псионик. — Ты стал ему не нужен, выпал из поля его зрения и при этом нашёл способ не погибнуть, тогда как я, по всей видимости, привязан к нему на всю жизнь. Ну, разве что он избавится от меня так же, как позволил умереть Рай'Ги. Джарлакс называл его одним из самых ценных приобретений клана и бурно выражал свои восторги... А потом позволил остаться в той пещере и заживо сгореть в пламени дракона, хотя жертвой был должен стать как раз сам Джарлакс.

Киммуриэль не хотел этого, он всё же не утратил признательность Джарлаксу за своё спасение и за место в этом мире, за всю помощь и поддержку, но, если выбирать, кого из двоих ему было бы потерять легче... Но он ничего не сделал, он самоустранился тогда, и лишь несколько лет спустя, всё тщательно обдумав, понял, какой вариант для него стал бы более приемлемым.

— Никто и никогда, кроме Рай'Ги, не видел во мне личность. Не заботился обо мне просто потому, что это я, а не очередное выгодное вложение в клан, которому нужно ощущать себя комфортно, чтобы полноценно работать. Джарлакс кормил меня сладкими речами, пока не бросил одного, когда я острее всего нуждался в нём. В тот день я увидел всё, я понял правду за маской его доброжелательности. Ты помог ему, а с Рай'Ги вы поступили точно так же, как любая Матрона, когда заканчивается полезность очередного члена её Дома. Вы бросили его умирать. Вы забрали его у меня. Ваши вечные гонки за тем, как бы что-то кому-то доказать... Всё началось с того, что мы связались с тобой, Артемис Энтрери. Мы решали твои проблемы с отступником, когда Джарлакс нашёл и отнял у него осколок кристалла. И под влиянием Креншинибона он поступал не лучше, чем Рай'Ги. Но он обаятелен и умеет заставить следовать за ним, выручать его, когда он в очередной раз попадает в переплёт по самые уши. А Рай'Ги мы все просто подвели, после того, как он никогда не подводил нас... О, да, наверно, мне теперь полагается до самой смерти кланяться Джарлаксу в ноги за его милосердие!

Киммуриэль жестоко и как-то обречённо-горько расхохотался. Это веселье изрядно напоминало смех висельника. Он не скрывал, как ему плохо, больно и одиноко, но весь негатив он, как и полагается дроу, срывал на другом, вместо того, чтобы продолжать подавлять. Псионику надоело сдерживаться, изображать, будто всё в порядке, и его ничего не волнует и не подтачивает изнутри, день за днём, час за часом. Вести себя как безупречный механизм, высоко отстоящий от бренных хлопот и мелочных порывов. Маска почти приросла к лицу, но как же приятно хоть ненадолго её сбросить, Киммуриэль и не догадывался, что быть настоящим, раскрывать иные свои стороны, нежели строгого и хладнокровного зануды, скептика и циника, так приятно и настолько освежает.

— Просто потребность клана в моей персоне пока ещё не исчерпана, вот и всё объяснение его показному и фальшивому, как набожность невервинтерских жрецов, великодушию!

Горе, злость, вина, отчаяние, режущие грани вопиющей несправедливости, обида и не находящая больше выхода тоскливая любовь буквально разрывали грудь эльфа изнутри, не умещаясь там, они ломали рёбра и сдавливали лёгкие — иначе почему так трудно и так невыносимо горячо дышать? Киммуриэль взял их, всю россыпь богато плещущихся в нём эмоций, воображаемо повертел в ладонях — и вложил вместе с поглощённым его кинетическим щитом импульсом взрыва в разбросанные повсюду обломки, что недавно составляли твёрдую и прочную стену здания. Он поднял эти безобразные, оскверняющие его взор куски, пропитал силой до отказа — и швырнул в Энтрери, подобно раскалённому граду. Сталкиваясь с препятствиями, они взрывались снова, с той же мощью, с которой разнесло их в первый раз, радиус взрыва, конечно, всё же поменьше, но в остальном никакой разницы. Киммуриэль бил по площади, рассчитывая, что без конца уворачиваться Артемису не удастся.

Подпись автора

Да, у Энтрери не было ни малейшего мотива вытаскивать Рай'Ги из петли, в которую жрец с таким пылким энтузиазмом залез. Но спрашивал Киммуриэль по правда вовсе-то и не его. Он пытался найти в самом себе причину того, как он посмел бросить на произвол судьбы того, кто был для него важнее всего остального мира. На поверку это заявление оказалось не более, чем прахом, развеянным по ветру. Псионик был ранен не чьим-нибудь ещё отношением, но его же слабостью, инертностью, недальновидностью, которые как раз и обрекли Рай'Ги на смерть. Признаться честно, он давно презирал себя и не считал достойным никакого хорошего отношения, а самоидентификация накрепко привязывала Облодру к Брэган Д'Эрт и к Джарлаксу — хотя бы просто потому, что больше ему и пойти было некуда по большому счёту. Да, если бы он покинул клан и искал новое место работы — много кто использовал бы таланты псионика, эта его сторона была бы нарасхват, а вот как личность Киммуриэль не был нужен никому. Джарлакс, по крайней мере, разговаривал с ним, интересовался, пытался узнать глубже. Киммуриэль просто не мог не позволять ему всё — для него слишком уж была невыносима мысль, что Бэнр отречётся от него. Джарлакс называл его равным, но псионик всё равно не мог избавиться от ощущения тесных оков зависимости на своих руках и ошейника на горле. Он был обязан оставаться полезным и важным для истинного лидера этой банды наёмных головорезов, так как был не в состоянии представить своё существование без Джарлакса.

— Рассуждая объективно, упрекнуть тебя мне не в чем, — внезапно сказал Киммуриэль. — Как бы я ни относился к этому, как бы мне ни претил иблис в наших рядах — ты был полезен Брэган Д'Эрт. Ты заботился о Джарлаксе, чего не мог сделать я. И вовсе не ты убил Рай'Ги. А за смерть одного из Бэнров, пусть и опального, я могу лишь поблагодарить тебя. Предрассудки к твоей расовой принадлежности порождают отвращение, но ненависть — другая эмоция. И я даже почти принял тот факт, что Джарлакс приблизил к себе человека. Более того, если смотреть на ситуацию без предубеждения — то мы оба одинаковые жертвы обстоятельств, которые не захотели оставаться жертвами, как бы мало ни могли повлиять на подобную ситуацию. Не тебе осуждать образ жизни дроу после того, как ты поднимался на самый верх в Калимпорте за счёт славы лучшего наёмного убийцы. Ты, как сам сказал, сын грешного священнослужителя и женщины, вынужденной торговать собой.

Вовсе не из уважения к матери Энтрери Киммуриэль не сумел заставить себя вымолвить слово "шлюха", и не из вдолбленного в него как в мужчину дроу пиетета перед всеми представительницами противоположного пола, ведь та была иблис, заведомо лишённой всяких прав. Просто пусть и жестокий, и бессердечный, и во многом эгоистичный, но всё же безупречно воспитанный и вежливый псионик, гордый аристократ, не мог испачкать свой рот такой грубостью.

— Не думаю, что ты часто задавался вопросом, чего стоит жизнь тех, кого тебе заказывали, или кто переходил тебе дорогу. Ты выживал как умел. Как и я, и Джарлакс, и Рай'Ги. Когда мы были в Ваасе, я не скрывал, что испытываю к тебе негатив, но уже смирился с тем, что мы продолжим тратить на тебя силы и время, как своё, так и всего остального клана. Во мне уже не было достаточно эмоциональной энергии для того, чтобы как-то бороться с этим, я смирился со своим положением исполнителя прихотей Джарлакса. Я желаю тебе смерти по другой причине. Вы, наверно, никогда об этом не задумывались. Вам не было до меня никакого дела. Конечно же, я могу это понять, ведь я вряд ли исполнял достаточно весомую роль в вашей судьбе, — ирония и сарказм россыпью стальных игл ощетинились в интонациях Киммуриэля, ведь он отлично помнил, как много раз спасал от смерти их обоих. — Но я заставлю тебя понять, потому что мне совсем не интересно убить тебя просто так, тем самым доказав лишь, что мои способности лучше. Речь не об этом, уже давно не об этом. По такой причине я мог бы вырвать тебе сердце в те годы, пока был жив Рай'Ги, но не теперь. Ты больше не мой конкурент за внимание Джарлакса. Но... Вы когда-нибудь хоть немного представляли себе, на что обрекли меня своим уходом? Рай'Ги был мёртв, Бергиньон тоже, Джарлакс отправился в путь с тобой и бросил меня одного. Он дал мне власть над кланом, которая мне лично была совершенно не нужна. Я поддерживал Рай'Ги, без него я бы никогда не решился пойти против того, кто спас меня от гибели, когда пал мой Дом. Джарлакс дал мне власть над теми, кто точно так же ненавидел меня, не понимал или боялся, как весь остальной Мензоберранзан. Когда он выбирал, кому из нас помочь, он предпочёл тебя. Он спас твою душу за счёт моей души. Вот чего я не способен тебе простить.

Киммуриэль осёкся буквально на волосок перед тем, как выдать главную тайну. Своё участие в том, как Джарлакс отрёкся от Артемиса Энтрери и оставил его с нетерезами. Говоря по правде, он почти не сопротивлялся, когда Матрона Мать Квентл и Громф Бэнр надавили на него. Они явно были готовы угрожать, шантажировать, даже прибегнуть к пыткам, хотя и сладкие посулы вперемешку с угрозами в их тогдашних словах тоже были. Псионик почти не сопротивлялся. Да, Квентл предъявила ему ультиматум, но Киммуриэль не первые сто лет на свете жил и отлично научился при желании или необходимости их избегать. Однако, в её предложении Киммуриэль увидел свой шанс — и воспользовался им. Ни малейшего стыда на сей счёт он не испытывал. Если у Киммуриэля не осталось никого и ничего, если он вынужден обходиться только тем, что дала ему природа — что же, он пойдёт на всё, на любую низость, подлость и многоуровневую хитрость, если это обернётся выгодой для него.

— Джарлакс поступил с Рай'Ги так же, как мы сами намеревались поступить с ним. Если помнишь, изначально был опасен для всех нас сам Джарлакс, он чуть не погубил весь клан, когда кристалл принадлежал ему. У него был ты... А у Рай'Ги не было никого, потому что я бросил его выпутываться так, как ему угодно. Ты, я полагаю, вряд ли в состоянии представить, каково это — когда ты чувствуешь приближение смерти, когда вокруг лишь прибавляются опасности, а тот, кто для тебя дороже всего, что есть на свете, перестаёт даже слушать тебя и вообще замечать, что ты рядом. Я перестал это терпеть и ушёл от него. Когда я уходил, я и не предполагал, что это так для него закончится. Если бы не мы, на том месте стоял бы Джарлакс, и дракон испепелил бы его. И каждый из нас получил, что заслужил. Рай'Ги рвался заполучить это могущество любой ценой — и получил, и заплатил эту самую любую цену. Должно быть, это честно, только я не могу и не хочу принимать, что от любого из нас действительно так легко отделаться. Рай'Ги был достоин лучшего.

А если бы Джарлакс снова поддался влиянию кристалла и вернул тот, и в самом деле бы сгорел вместо Рай'Ги? А если бы он бы не смог или не успел уйти, и они бы сгорели оба? Киммуриэль пустил всё на самотёк и устранился. И он никогда не исцелится после этого позора и своего, не Энтрери, ничтожества. Псионик выплёскивал на Артемиса весь накопленный яд, чтобы не отравиться, это было элементарное самосохранение.

— Если я вырежу твоё сердце и подарю его госпоже Ллос — вернёт ли она мне друга? — с горечью и страстью одновременно прошипел Киммуриэль. — Ты иблис, но ты по-настоящему хорош. Кроме того, ты не раз убивал её жриц. Может быть, твоя казнь во имя неё доставит Госпоже Пауков удовольствие. Клянусь, если она это сделает, я обращусь в её религию.

Псионик не шутил. Жизнь Рай'Ги стоила для него и дороже, чем возвращение к Ллос и поклонение ей.

Вокруг Артемиса возник шар тьмы, естественная магия дроу. И в этой кромешной мгле скользил всё ещё невидимый враг, вооружившись ритуальным кинжалом Паучьей Королевы, подаренным когда-то Рай'Ги. Жрец подарил или оставил после смерти немало артефактов, которые так и хранились теперь у Киммуриэля. Он не использовал почти ничего из них, ему была дорога вложенная в них магия, ведь заменить её будет уже нельзя, ведь Рай'Ги больше нет. От неё исходило такое же тепло, как от тела и рук самого Рай'Ги, и порой даже удавалось ненадолго и вполне осознанно обмануть себя, представить, что жрец никуда не исчезал.

Подпись автора

Кинжал, когда-то подаренный Рай'Ги с обычным для этого несносного жреца благословением именем Ллос, разом и жёг Киммуриэлю ладонь, и успокаивал. Словно присутствие друга, придающее энергии. Вдохновляющее на поступки. Напоминающее, почему он не вправе ни сбежать, ни проиграть.

— Нет, Артемис Энтрери, ты не прав, — очень тихо и совершенно спокойно проговорил Киммуриэль, шагом выходя из чёрного шара. Он выглядел расслабленным, словно речь ни о каком бое не шла, а они говорили о какой-нибудь науке, в которой псионик разбирался, а убийца — нет. — Я не получу удовольствия от твоей смерти. Безусловно, мне приносит удовлетворение хорошо выполненная работа, и я всегда считаю пользой для клана и себя устранение сильных врагов, но не в данном случае. Кроме того, Ллос не моя богиня. В неё верил только Рай'Ги, я же до сих пор остаюсь еретиком. Но жертвы иблис и дартиир угодны ей — как священная ритуальная резня деревень на поверхности, направленная на поношение Сеханин и Кореллона. Если такой жертвы не хватит, я вырежу на алтаре собственное сердце. Облодра предали Ллос, и, возможно, она будет довольна, если я тоже умру, как и все остальные. Мёртвым я не смогу закончить обряд правильно, но, вероятно, обращусь к одной из знакомых жриц. Например, к госпоже Даб'ней. Я пойду на это без колебаний и сомнения, потому что жизнь Рай'Ги я всегда считал важнее своей.

Киммуриэль зябко повёл плечами, словно одновременно и вызывая память фантомных давних объятий, и боясь её, сулящей только новую порцию боли — теперь, когда Рай'Ги не стало. Даже тусклых признаков интереса к жизни не мелькало в глубине его зрачков, зато в них плескался целый океан тоски, отчаяния и мрачной безысходности. Той самой, когда существо уже сдаётся и не борется за себя. Той, которую ничем не утолить, потому что возвращать усопших порой невозможно даже для богов. Псионик слишком отчётливо понимал, что никак не восстановит справедливость, и никто не осознает, какую утрату понёс мир, когда Рай'Ги сгорел в пламени Гефесткса. Киммуриэль отказывался соглашаться, что утратой это являлось только для него. Он гладил поверхность исцеляющей шкатулки и никак не признавал, всем нутром отвергал саму мысль о том, что у кого-то, кто сам создал подобное чудо, нет ничего хорошего внутри, хотя бы в самых глубоких уголках подсознания. Он видел, что умеет Рай'Ги, видел, как тот великолепен и талантлив. Обладая столькими же ресурсами и запасом лет, как Громф Бэнр, Рай'Ги далеко затмил бы архимага Сорцере.

— Ты действительно лучше большинства тех, кого я знаю, и лучше большей части клана. Я думаю, что в Брэган Д'Эрт тебе не уступаем только я и Джарлакс. Но лучше ты не благодаря способностям. Ты действуешь там, где мы не уверены, преследуемые призраками прошлого и собственных личных кошмаров. Там, где мы слишком верны своей природе. У меня никогда никого не было, кроме Джарлакса и Рай'Ги. Моя семья мертва, а, даже если бы не была, я ни с кем в ней не считал себя близко связанным той странной слабостью духа и воли, что вы зовёте эмоциями. Даже Джарлакс всегда видел во мне инструмент, а не личность. Он бы никогда в этом не признался, но я вижу его отношение... Тем не менее, когда один из них пошёл против другого, я растерялся. Да, я чувствую себя виноватым — перед ними обоими. Вместо того, чтобы защитить Джарлакса, я разработал план его убийства, и лишь твоя заслуга в том, что этот план не удался. Но я не смог пойти до конца. Так же, как Джарлакса, я бросил и Рай'Ги... Бросил после того, как обещал всегда оставаться на его стороне. После того, как говорил, что он важнее всего остального мира. Я покинул его, и поэтому он умер. Я бы не победил красного дракона, в этом я не льщу себе, но, если бы я остался там, я бы успел вовремя забрать Рай'Ги. Я мог бы не допустить этого столкновения, если бы он лишь послушал мой совет...

Киммуриэль горестно покачал головой. Это ранило его до сих пор. Энтрери чересчур легко всё забыл и от всего отвернулся. Убийца слушал его, действительно слушал, но улавливал какой-то свой смысл, не тот же, который псионик вкладывал. Никто, никто не чувствовал те события как трагедию. Никто не пытался оценить их с противоположной стороны. Рай'Ги был тем, кого, если бы тот родился женщиной, Киммуриэль попробовал бы сделать Матроной Дома. Возможно, Первого Дома — любого города дроу, выбранного Рай'Ги. Он бы выложил лучшее, и даже сверх этого, превзошёл бы себя, выжал все соки из могущества, врученного ему ещё в утробе К'йорл Одран по праву принадлежности к роду Облодра, разбился бы вдребезги, но достиг бы поставленной цели.

— Когда я ощутил, как присутствие Рай'Ги и Креншинибона исчезло... Когда из пещер вернулись все, даже этот последователь Денеира, Кэддерли, и его жена, а Рай'Ги — нет... Я догадался, что произошло. Неужели ты думаешь, что Джарлакс имел бы шанс судить меня, если бы я не захотел? Я мог спрятаться где угодно. Мог открыть межпространственный переход на другую половину Фаэруна. Мог выждать и встретиться с ним, когда он останется один и не будет готов к моему визиту. Вместо этого я ждал вас. И знаешь, почему? Я рассчитывал, что он убьёт меня. Я этого хотел. И, поскольку сам никогда бы не допустил мысль о прощении, если бы оказался на его месте, то принял бы смерть без возражений и как нечто естественное. Для меня пощада от него выглядела как унижение. Много раз после этого я раздумывал, что, наверно, я настолько омерзителен для него, что он даже не пожелал пачкать руки. Кроме того, на Фаэруне нет никого, равного Облодра, и ему бы пришлось обратиться к иллитидам, если бы он решил приобрести себе нового псионика, не уступающего мне по силе.

Он замолчал и сощурился. Хмыкнул. На красивое лицо дроу вернулось высокомерное и презрительное выражение. А ведь ещё недавно он казался почти сломленным и вполне человечным.

— И зачем я тебе всё это рассказываю? У тебя интеллекта недостаточно, вне зависимости от твоего цвета кожи. Как дроу ты всё равно был бы глупее и этого недоумка, мальчишки Бергиньона. И мне жаль, что дрался ты более искусно, нежели он, ведь мне теперь и поговорить не с кем.

Вряд ли, правда, Бергиньон был бы счастлив беседовать с тем, кто до колик, заикания и подгибающихся коленей запугал его, причём намеренно.

Киммуриэль усмехнулся. И исчез. Беспилотный и невесомый, он внезапно возник вплотную к Энтрери, но за спиной. И ударил паучьим кинжалом владычицы Ллос — между лопаток знаменитого убийцы из Калимпорта.

Подпись автора

Киммуриэль много лет подавлял в себе любой намёк на отвлекающие от куда более полезных занятий, ни к чему не ведущие, не способные ничего изменить эмоции. Если бы Артемис продолжал оставаться в фаворе у Джарлакса, псионик продолжал бы вежливо кланяться и любезно улыбаться при встречах, или, по крайней мере, не выражать недовольство сверх обыденного. Он бы ни звуком и ни жестом не выдал бы, что его не всё устраивает в сложившемся положении вещей. Киммуриэль привык исполнять, а не рассуждать, если его не попросили прямо изложить свои соображения по ситуации. Рай'Ги был мёртв, и не имело смысла вспоминать о нём, тратить на это время и понапрасну вздыхать. Он был уверен, что достиг истинной нейтральности, чистой, как осколок льда, объективности, и больше ни во что не способен вовлечься. Любые переживания означают неизбежную боль, когда объекты симпатии умирают, исчезают, предают или просто уходят, когда жизнь заставляет разочароваться в них, едва розовые облака идеализации растают. Киммуриэль был способен абстрагироваться от чего угодно, но обесценить дни, проведённые с Рай'Ги, у него так и не получилось.

Насколько его одержимость была в действительности эгоистичной? Хотел ли он лучшего для Рай'Ги или для себя? Жрец Ллос наверняка получил по своей вере и обрёл счастье. Вернуть его обратно — жестокость и насилие. Сюда, где Рай'Ги никто, кроме самого Киммуриэля, и не ждёт, заставить снова бороться против всего мира. Туда, где уничтожили всю семью жреца, разрушили родной город, сожгли заживо его самого. Мир, скованный условностями расовой и классовой принадлежности, иерархий, различий в мировоззрении. Рай'Ги освободился от этих оков, тянущих вниз, не дающих расправить крылья. Киммуриэль нередко завидовал ему, получившему то, к чему всегда стремился. А должен был радоваться, если и впрямь желал Рай'Ги только самого лучшего.

Энтрери вцепился в него, и удержать равновесие не получилось. Падая и невольно увлекая за собой противника, Киммуриэль разжал пальцы, выпуская кинжал, сдаваясь глухой безысходности. Он ни на что, совсем ни на что не способен повлиять. Такую же парализующую обречённость он чувствовал, когда вокруг дворца Облодра сновала армия демонов Матроны Матери Ивоннель, весь Мензоберранзан собрался наблюдать за показательной казнью, утверждающей абсолютную власть Бэнров, а его родные гибли один за другим — ещё до того, как особняк рухнул в пропасть. Их крики резали слух, боль и агония заставляла всё тело сотрясаться крупной дрожью, ведь ментальная связь Облодра далеко не сразу оборвалась, и каждый удар, каждая рана, каждая смерть, их страх и паника, горе и злость отражались на нём, острота восприятия и высокая степень владения способностями обернулись против него. Он превращался в этих обречённых, в каждого, разделяя их последние мгновения.

Шокировала вопиющая неправильность происходящего, кошмар, обернувшийся реальностью.

То самое понимание, что ни сила, ни интеллект, ни решимость, ни упрямство, ни все таланты разом не имеют значения и не спасут никого. Это потом Киммуриэль внушил себе, что и не горел желанием спасать, и что ему никто и ничто из Дома Облодра не были дороги. А тогда, если бы Джарлакс его не держал, он бы рванулся обратно, чтобы умереть вместе с остальными. Он не думал, его хвалёный ум совсем не работал, зато сердце колотилось как бешеное, а по щекам текли слёзы. Потом Киммуриэль очень стыдился, что позволил Джарлаксу увидеть его таким, ему претило унижаться в глазах этого дроу. Перед начальством полагается держаться безукоризненно, словно он не обладает ничем личным, это основы субординации.

— А ты сам, Артемис Энтрери? — прошептал псионик, глядя на убийцу снизу вверх. — Что ты испытывал, глядя, как Калийя так свирепо старается тебя зарезать в тот самый момент, когда ты открылся и доверился ей? Почему не сопротивлялся? На каком дне отчаяния находился ты сам?

Любовь. Необходимость. Близость. Такое нелепое, нерациональное поведение, в котором все стороны вредят себе — Калийя так и не задела Энтрери, только свою же ногу случайно порезала. А у Артемиса, не подари ему Киммуриэль шанс, даже не хватило бы времени осознать происходящее, он бы умер почти сразу. Невероятное и донельзя глупое, достойное примитивных животных, а не разумных существ, поведение. А вот сейчас он сам, можно подумать, поступает адекватнее.

Он просто наивный еретик, находясь рядом с которым, Рай'Ги грешил каждый день уже лишь потому, что не следовал заветам Ллос и не отправлял душу неверующего прямиком к ней в лапы, на суд и расправу. Киммуриэль, возможно, лишь придумал себе красивую историю, мечтал о том, чего на самом деле и в помине не было. Ему, выросшему без заботы и ласки, среди одних требований и приказов, хотелось того, что померещилось в напарнике. Но у него нет ни малейшего понятия, как к нему относился сам Рай'Ги. Утешать себя и заниматься самовнушением — напрасный труд.

— Рай'Ги тот, кого я выбрал сам. Ничто, кроме этого, не было проявлением моей воли. Направление в Академии выбрали вместо меня. В Брэган Д'Эрт я попал, соблюдая интересы Джарлакса и Матери К'йорл. Джарлакс не спрашивает и не просит, он просто ставит меня в известность о том, что нужно выполнить... А с Рай'Ги я хотел быть, пусть мы и долго притворялись, что терпеть друг друга не можем.

Поначалу Киммуриэль и впрямь боялся, что их секрет обнаружат. А потом страх постепенно пропал. Поразительно, что в присутствии Рай'Ги он обретал храбрость и уверенность в себе, каких от природы ему не досталось.

— Он не один из многих. Он единственный. Ты не поймёшь, но я жил с ним бок о бок, у меня вся комната пропиталась его магией и много лет после того, как он погиб, напоминала мне о нём.

У магии имелись вкус, цвет и запах. Аура — комфорта и уюта, даже если часть колдовской силы была боевой и могла прикончить при малейшей оплошности в использовании. Ласкающие прикосновения — вполне выходило представить, что они гладят кожу и волосы в той заботе с некоторым оттенком собственничества, от которой дыхание перехватывало. Кто-то взбрыкнул бы, заяви другой на него права, мол, не имущество, не лишённая дара речи кукла. Киммуриэлю это льстило, но лишь в исполнении Рай'Ги.

— У меня осталось множество артефактов и других предметов в подарок от него или просто того, что он, разумеется, не забрал с собой на тот свет. Даже этот кинжал... Откуда же ещё у меня взялся бы кинжал Ллос, которая, как ты верно подметил, не является моей богиней. Рай'Ги в прямом смысле вложил его рукоять мне в ладонь. Но он создавал не только оружие, но и защитные обереги, и исцеляющие талисманы, и просто безделушки вроде колец или браслетов. Мне нравилось, как он пел или рассказывал о чём-то. И всегда понимал, как поднять мне настроение. А ты, конечно, ничего не знаешь, не замечаешь прямо у тебя под носом. Теперь можешь и меня зарезать, давай, тебе же это ничего не стоит, тебе всё равно.

Киммуриэль повернул голову так, чтобы поудобнее подставить Энтрери беззащитное горло. На нём не было барьера, и никакого подвоха псионик не замыслил. Ему надоело объяснять — очевидно же, что побуждает жаждать возвращения того, с кем навсегда исчезло столь многое, когда Рай'Ги несправедливо и жутко сгорел в драконьем пламени. Невыносимо было представлять, как проклятая пещера поглотила его улыбку и его голос, и тепло объятий, и какой-то невероятно шальной и дикий, но при этом бесконечно понимающий взгляд. Кровавые сполохи не танцевали в зрачках Рай'Ги, когда они были вдвоём, он становился ласковым и мягким, как мурлыкающий кот. Это всё не могло взять и единым махом сгинуть из-за какой-то ошибки. Киммуриэль не смирился, утрата ни на минуту не прекращала отравлять его.

Подпись автора

Киммуриэль не шевелился ещё несколько секунд после того, как понял, что Энтрери его не убьёт, хотя он по собственной воле вложил тому победу в руки. Затем он сел, как садятся старые люди после того, как им приснился дурной сон, и потянулся к ритуальному клинку. К оружию тянутся не так, не в присутствии врага — позволяя ему нанести удар на опережение, перехватить руку или успеть взять предмет раньше. И вся жажда кровопролития, всё безумие и ярость, желание увидеть чужую боль и пренебрежение собственной покинули Киммуриэля, было совершенно очевидно, что он не собирался продолжать бой. Он взял кинжал, как девушка взяла бы украшение, напоминающее ей о покинувшем этот мир возлюбленном. Киммуриэль сидел на земле и держал его на обеих ладонях, рассматривая, как в первый раз. Сдержанный, но от того лишь почёркнуто более изысканный, рассчитанный с безупречным вкусом, без единой лишней черты, паутинный узор на рукояти и холодный, хищный, словно бы имеющий какую-то свою, тайную жизнь металл.  Киммуриэль улыбнулся, и странного внутреннего света в его улыбке было столько же, сколько и неизбывной горечи. Псионику был дорог атрибут религии чудовища, обрекшего всю его семью на унизительный и жестокий конец, потому что Рай'Ги вложил в эту вещь труд и вдохновение. Киммуриэль смотрел на клинок как на подтверждение, что жрец действительно был, ему не померещилось, и те события не сотрутся из его памяти и не поблёкнут.

Ни его, ни Рай'Ги нельзя было назвать светлыми, способными на понимание доброты и сострадания. Но в той бесконечной тьме, которую являл собой Андердарк, в глубоком одиночестве, в которое каждого из них привели свои причины, несмотря на то. что у одного был целый клан и поддержка Джарлакса, а у второго — его богиня, они стали солнцем друг для друга.

— Зато Калийя, я полагаю, всё ещё есть где-то на Фаэруне, и ты мог бы найти её, если бы захотел. Несмотря на то, что я принял её в Брэган Д'Эрт в качестве разведчика, мы не следим за тем, что она делает, после того, как я помог ей разобраться в себе, и она ушла. Лишь потеряв кого-то навсегда, Артемис Энтрери, можно осознать, насколько много возможностей нам даёт обыкновенный факт нашего существования. Мы можем встретиться с теми, с кем расстались в ссоре или в горе, можем примириться или хотя бы восстановить общение и продуктивно сотрудничать. Калийя не потеряна для тебя, как и Джарлакс, и многие другие.

Киммуриэль оторвал взгляд от подарка Рай'Ги и искоса взглянул на Артемиса. В глазах тёмного эльфа были спокойное понимание и ещё что-то родительское, словно он был ещё старше этого человека, чем та разница в возрасте, что разделяла их на самом деле. Намёк на ответственность за того, кто постоянно поступал невероятно глупо и нелогично прямо у него на глазах, но нёс в себе нечто такое, что привлекло к нему из всех разбойников и негодяев внимание Джарлакса. Киммуриэль не быстро научился подмечать те качества, что выделяли Артемиса Энтрери из общей массы, и, пока они помогали Энтрери захватить Калимпорт, псионик на полном серьёзе был уверен, что дело лишь в выдающихся способностях Артемиса, да в некоторой ностальгии Джарлакса, которому они, наверно, как-то напоминали о Закнафейне.

Если бы всё было так элементарно, Джарлакс просто подобрал бы нового оружейника из Мензоберранзана — талантливых, амбициозных и гордых, но плохо состоявшихся в жизни и обозлённых донельзя на служительниц Ллос там было полным-полно. Скорее всего, проницательный Джарлакс увидел в Энтрери особенности характера и поведения, поднимающие его на уровень Закнафейна не только в сфере обращения с оружием.

У них обоих имелись какие-то индивидуальные понятия о чести и совести. Какая-то струна, то ли отсутствующая, то ли тщательно, непоправимо загубленная и подавленная у большинства дроу, указывала им, когда они поступали неправильно.

— Как и я. Мы с тобой уже были союзниками и были противниками, и, пока мы не мертвы, нам не известно, какие узы ещё у нас получится создать. Ты же чувствуешь это не хуже меня, верно? Смерть обрывает любые надежды, особенно такая смерть, какая настигла Рай'Ги. Я никогда больше не увижу его, даже если совершу все необходимые ритуалы. Я почти уверен, что Королева Пауков убила бы меня в любом случае за посягательство на силу её жриц. И он бы вернулся в мир, где его никто не ждёт, кроме меня... В тот момент, когда я бы его покинул. И, даже если я умру сейчас, это будет бесполезно. У меня нет бога, и все Облодра — отверженные еретики. Ллос не вступится за меня на суде Келемвора, а, если и заберёт — то лишь чтобы подвергнуть бесконечным пыткам на дне её ужасных владений. Рай'Ги был её клириком, он следовал ей до конца, и моя душа не воссоединится с ним.

Его пробрало холодом и печалью, и, хотя Киммуриэль всегда избавлялся от любых переживаний, он позволил себе роскошь ненадолго отдаться им теперь. Но ему было необходимо продолжать, и для Артемиса, и для самого себя. Искра взаимопонимания с иблис возникла внезапно, и Киммуриэль уцепился за неё — ведь она-то и послужила причиной того, что диалог продолжился, а он не лежал на земле с перерезанным горлом. Он интуитивно почуял что-то невероятно важное и весьма личное в этой едва тлеющей искре.

— В этом суть, Артемис Энтрери. Пустоту в твоём сердце не наполнить никакими жертвами. Но, когда Дзирт До'Урден дал тебе шанс искупить твою вину и был рядом с тобой, разве тебе не показалось, что она стала немного меньше? Или когда ты познакомился с этой женщиной, Далией. Неужели во время странствий с Джарлаксом ты не ощущал, что они делают тебя более живым, более настоящим? А когда ты любил Калийю? Ты говоришь себе, что любая привязанность, любое доверие обернутся для тебя лишь очередными предательствами или потерями, но в действительности они тебе необходимы. Когда в Мензоберранзане ты понял, что лишь искусства сражаться и побеждать мало... И чего не в состоянии постичь большинство моих соплеменников... Ты уже получил ответ. Они просто заперты в непрекращающемся цикле борьбы ради борьбы. Но даже в вашей победе над драколичем было больше смысла, чем во всей паучьей возне моей расы. Она объединила вас, ведь так? Те приключения сделали вас ближе. Нужна причина, чтобы поднимать меч или направлять заклинание. Без неё мы лишь бесцельно бродим по Торилу. Нужно нечто, достойное в наших глазах того, чтобы это отстаивать и защищать. Отыщи её, и ты избавишься от пустоты. Ты ведь уже осознал, что именно тепло связи с теми, кто заслужил его расположение, и чьи симпатии в ответ получил он, отличает тебя от Дзирта? Только оно, и ничего, кроме.

Вот потому-то Киммуриэль и решился на восстание против заведённого в Брэган Д'Эрт порядка, против неприкосновенного для него прежде Джарлакса, которым всегда искренне восхищался, того, кто спас ему жизнь и дал новое будущее, открыл головокружительные перспективы и в Андердарке, и на поверхности, как бы плохо Киммуриэль о ней ни думал. Он всегда послушно следовал за Джарлаксом, но Рай'Ги занял гораздо более высокое место в списке его приоритетов, псионик пошёл за Рай'Ги и старался ради него. Вот почему он посмел принять участие в абсолютно ненормальной авантюре с куда более высоким уровнем риска, чем Киммуриэль соглашался допускать обычно. И поэтому же он совсем утратил волю продолжать бунт, когда Рай'Ги погиб. Джарлакс сохранил ему жизнь, как хранят сокровище, и дал смысл и стержень взамен разрушенных.

Подпись автора

Не вовлекаясь лично ни в чьи трагедии и драмы, оценивая их как бы со стороны, Киммуриэль умел видеть суть и препарировать её, как безумный учёный маг — лягушку на лабораторном столе. Он знал, что Калийя не питает истинной ненависти к Энтрери, она просто в какой-то момент потеряла всякий контроль над собой и своими эмоциями, они владели ею, а не она ими, как это должно быть. И уж кому, как не Киммуриэлю, было знать, что он солгал про Джарлакса, и что лидер Брэган Д'Эрт рано или поздно непременно попытается восстановить свои отношения с этим иблис. Все его полные яда и самодовольства реплики, которые он влил в уши Энтрери, были нацелены на то, чтобы выплеснуть обиду, возмущение, чувство несправедливости и внутренний протест тому, что Киммуриэль никогда не мог ничего противопоставить обстоятельствам вокруг себя. Он, конечно же, сам себя так поставил и пытался поверить, что ему этого вполне достаточно, но в действительности его задевало, что Джарлакс всякий раз выбирал кого-то другого. Тот прислушивался к Энтрери, а Киммуриэля постоянно ставил перед фактом, делая выбор вместо него, хотя псионик был и будет рядом с ним куда дольше и ближе, чем этот человек. По крайней мере, сам Джарлакс так говорил, хотя Киммуриэль изо всех сил старался изолировать от себя все вредоносные и отвлекающие от процесса познания высших материй привязанности. С Рай'Ги у него не получилось, увы, и то, до какой степени он зависел от мага и скорбел о его утрате, Киммуриэлю не нравилось. Он больше не допустит подобного, никто не помешает его самодостаточности и добровольному одиночеству. Киммуриэль был другим, был настолько уникальным, что его не удивляло и не задевало непонимание окружающих, даже таких умных, как Джарлакс.

— Полагаю, что моя смерть не стоит твоего труда, — негромко проговорил псионик. — Что же до остального — то сейчас за тебя говорят твои шрамы, а не ты, Артемис Энтрери.

Киммуриэль улыбнулся, искренне, но эта улыбка ничего не значила. Пламя бушевало мощное, чуть ли не буквально до небес, но всё выгорело до жалкой горсти чёрных углей. Псионик был настолько опустошён изнутри и, одновременно, как-то до такой степени очистился от ещё совсем недавно обуревавших его эмоций, тяжёлых мыслей и непонимания, зачем ему нужна эта жизнь, что казался странно светлым. Не просветлённым, как монах, и не таким, каким был До'Урден, у него был иной путь, что-то своё, особенное. Это был свет, которому подошло бы определение как одной из многообразных форм мудрости. Холодного, бесстрастного, способного оценить всё объективно разума. Рай'Ги давно ушёл, а Киммуриэль жил дальше. И этот опыт ему был полезен и ещё пригодится, чтобы разбираться в чувствах окружающих индивидов и знать, как ими манипулировать. Зная, помня, прочувствовав на себе, как выглядит и воспринимается любовь, Киммуриэль изучил её сильные и слабые стороны. А, наблюдая за её образцами со стороны, он углублял свои возможности в управлении этим чувством.

— Когда-нибудь ты признаешь, что я был прав, — спокойно продолжал псионик. — Как и всегда, — не преминул добавить Киммуриэль, намекая, как лишь его стараниями множество предприятий Джарлакса, как самого по себе, так и в компании Энтрери, завершились благополучно. Что он никогда не советовал ничего глупого, даже если ему приходилось помогать безо всякой охоты. — На свете нет ничего более преходящего, чем эмоции. Но и всё остальное далеко не постоянно. Мировоззрение, приоритеты, вкусы и интересы... Если бы мы не менялись по много раз на протяжении жизни, она лишилась бы смысла.

Тёмный эльф вздохнул. Хотя он не мыслил в категориях положительного и отрицательного, скорее, оценивал со стороны выгоды и вреда, он был не уверен, что его устраивает, в какую сторону направлен вектор изменений как его, так и Энтрери, и Джарлакса. Раньше всё ощущалось иначе. Свободнее. Честнее, даже несмотря на то, до какой степени клан был бесчестным и жестоким. Они были сами по себе и поступали как им вздумается, не превращаясь в дрессированных псов Дома Бэнр. Киммуриэль отучил себя придавать значение даже собственным эмоциям, и ни симпатией, ни ненавистью при выборе поступков не руководствовался. То, что произошло сегодня, было редчайшим случаем, который он был не должен себе позволять. Идеальный исполнитель воли Джарлакса не имеет права так себя вести, это было низменно и постыдно, словно он девушка, истерично бросающаяся на врага с мечом наперевес, хотя тот у неё на глазах расправился с бойцами куда сильнее, чем она. Или Калийя в те дни, когда окончательно перестала давать себе отчёт, чего же она именно на самом деле хочет.

Киммуриэль выплеснул всё, что в нём накопилось, но ни облегчения, ни удовольствия это ему не принесло. Он лишь в очередной раз убедился, насколько бессмысленно давать себе волю. Он едва не выбросил на ветер свою жизнь, словно он был тем, кто ею распоряжается. Но она давно принадлежала Джарлаксу, Брэган Д'Эрт, да и вообще кому угодно, только не ему самому. Даже если они не распоряжались им как рабом, у него были обязательства, был долг, была работа, которую необходимо выполнять, и Киммуриэль даже роскошь отказаться существовать дальше не мог себе позволить. Даже если у него опустятся руки — он продолжит выполнять приказы своего патрона. Никакое горе, никакая тоска, ни скука, ни раздражение на Джарлакса и на то, что его заставляли делать, не отменят принадлежности псионика к клану, а, значит, последовательность необходимых для его правильного функционирования действий по-прежнему лежит у Киммуриэля на плечах. Он привык и больше не считал это бременем, но и радости ему не приносило. Псионик вообще полагал радость не обязательной составляющей жизни.

— Твои встречи с ними и всеми остальными, кого ты знаешь и с кем ещё не познакомился, вполне могут оказаться совершенно иными, нежели ты себе представляешь сейчас, мысля негативно. Дзирт До'Урден показал тебе, как могут преобразоваться взаимоотношения двух индивидов. Теперь он твой друг, а прежде любая встреча для каждого из вас означала неизбежную попытку перерезать второму глотку. Если ты сумеешь научиться мыслить непредвзято — то увидишь, какие преимущества это даёт.

Он говорил так куртуазно и флегматично, словно они были при дворе одного из королей этого мира и вели любезную беседу на стандартные великосветские темы.

— Не знаю, когда и как мы встретимся в следующий раз, но позволь сказать лишь одно. Я надеюсь, что нам удастся провести время с большим толком.

Киммуриэль остыл до такой степени, что был на грани извинений перед Энтрери. До такого он, однако, всё же не дошёл. Он лишь вежливо поклонился убийце и лёгким движением руки открыл сияющий голубой овал портала. И он сомневался, что Энтрери в том настроении, чтобы задерживать его ради продолжения странной беседы. Кажется, они почти никогда и не разговаривали наедине, без Рай'Ги, Джарлакса или кого-то ещё рядом. Любопытный опыт, надо признаться, и не всё в нём получилось плохо.

Подпись автора