Мир рушился.

Ещё раз.

Совсем как в тот день, когда чудовищная трещина поглотила дворец Облодра, и копошащаяся там беспощадная ненасытная тварь сделала своей пищей всех его обитателей, от мала до велика. В день, когда Мать К’йорл Одран погибла первой, и одного этого хватило бы, чтобы внушить ужас, но в этом городе подлецов псионическую мощь Облодра слишком боялись, чтобы пощадите её носителей.

Ему казалось, что он уже не испытает ничего страшнее этого, что худшее позади.

Он ошибался.

И его мир рухнул снова, прогорая дотла, осыпаясь горьким бесцветным пеплом.
Киммуриэль не раз задавался вопросом о том, почему именно ему одному так повезло, по какому принципу наёмник выбрал его вопреки воле Ллос, которая настаивала на полной гибели отринувшего её Дома. Спокойный, услужливый, понимающий с полуслова юноша — чем не находка… Теперь всё внутри переворачивалось от мысли о том, что хитрый и просчитывающий всё далеко наперёд Джарлакс, высокомерный, эгоцентричный, алчный, как и все Бэнры, воспользовался властью и заполучил себе в руки живую игрушку Облодра. Хорошо выдрессированного за короткий срок питомца. Это ведь очень в духе и в правилах дроу, вот так издеваться над уже поверженным врагом. Оставить последний экземпляр и подчинить себе — как последний гвоздь в крышку гроба семьи Облодра. Даже если Джарлакс ничего не знал о своей наследственности, кровь Бэнр — как яд, бегущий по жилам, ничем его не вывести.

Дроу не боятся смерти. Они знают, что в Подземье существуют вещи гораздо худшие, чем смерть. Например, превратиться в драука. Или живьём попасть в когти демона и страдать много десятков лет без права даже покончить с собой. Или стать рабом иллитидов, не помнящим даже своё имя, со стёртой личностью.

А ещё — вот так.

Киммуриэль действительно уважал Джарлакса. Он не понимал ничего в любви, ни в дружеской, ни в братской, ни в романтической — ни в какой, но к харизматичному, яркому, умеющему впечатлить и беззастенчиво пользующемуся этим наёмнику сильно прикипел. Настолько, как ему вообще позволял сугубо прагматический, расчётливый и холодный разум и в принципе понимание той несложной истины, что любая привязанность равна слабости. И теперь оно обратилось против него.

Киммуриэль не любил и свой Дом, у него там не было тех, по ком бы он плакал. Он вообще не умел плакать. Пустая, бесполезная, бессмысленная эмоция, отбирающая силы, она выглядела для него как липкое месиво стылого серебристо-голубого оттенка. Удалить, стереть, вычистить вон. Облодра могли корректировать чужое сознание… Сконцентрироваться, чтобы исправить своё, было немного сложнее, но ничего чересчур сверхъестественного. Убрать какие угодно эмоции, или наоборот — вызвать их, в зависимости от того, что требуется ради дела. Алые пятна гнева, чёрные нити ненависти, синие — тоски и боли. Всё это лишнее, всё это не даёт использовать трезвый здоровый рассудок по назначению. Чувства переоценены, их можно контролировать, держать в узде… Так учили Облодра, расхлябанный, мечущийся, смятенный мозг — лёгкая добыча, проникай — не хочу. Сама верховная Мать К’йорл проиграла, когда нанесла удар по менее значимой мишени, Дому Фэн Тлаббар вместо Дома Бэнр. Приди Мать К’йорл сразу в Первый Дом — и старую ведьму ничто бы не успело спасти, даже сама проклятая демоница Ллос, чтоб её собственные пауки сожрали. Однако, к сожалению, Мать Дома Облодра поддалась мелочным личным счетам — и это стало её роковым промахом. Не давать им воли, не позволять расползаться по душе, ломая её… И вместо вспышки ослепительной ярости возникла пустота. Не апатия, нет, но твёрдая воля, направленная на составление чёткого плана. Ничего личного к конкретно этому Бэнру. Он даже не худший из своей семьи. Но такова реальность Мензоберранзана — в войнах Домов вырезают даже младенцев, ещё не применивших ни одного заклинания, не касавшихся оружия, не знающих ничего о бесконечном противостоянии матрон. Просто чтобы избежать с ними проблем в будущем. Счастливчикам везёт — их прибирают Дома-захватчики или банды вроде той же Брэган  Д’Эрт. Хотя назвать это счастьем… Ехиднейший сарказм из возможных. Это лишь одна из форм рабства.

А Киммуриэль рабом не желал быть.

Джарлакс — Бэнр.

Ему нельзя доверять.

Ни одному слову.

И безопаснее будет ликвидировать сразу, не давая шанса навредить, косвенно или прямо, случайно или умышленно.

— Я не уйду, — флегматично констатировал и без того понятный факт Киммуриэль и сделал короткую паузу. — Что же, я так посмотрю, ты обрёл семью. Поздравляю тебя с этим, — бесстрастно и отрешённо проговорил он, глядя прямо на Бэнра без малейшего проявления как позитива, так и негатива. Что-то было в этом неестественно-мёртвое для того, чьё тело ещё живо. — А теперь, если тебе не сложно…

Псионическая энергия, прежде шедшая на поддержание Джарлакса, приобрела иную форму. Сгустилась. Помрачнела. Воля Облодра держала её на коротком поводке, пока ещё не спуская на цель, такую близкую, чётко видную. Удушливо густая аура. Опасно нависающая над Бэнром, но пока не обрушенная на него. Когда-то такой же точно энергией Мать  К’йорл пытала Геннитирон Тлаббар, а затем и вырвала ей сердце, даже не прикасаясь.

Он напомнит сейчас, почему одно упоминание Дома Облодра вызывало суеверную дрожь и плохие предчувствия даже у старших Домов.

Напомнит, за что этот Дом сбросили в Клорифту, и на это зрелище собрались все, огромная толпа, что травила наводящее жуть пугало, которое наконец-то превратилось в застигнутую врасплох и беспомощную мишень.

Киммуриэль — последний из Облодра. А, значит, вся слава этого Дома теперь воплощена в нём, и ему её оправдывать. Хорошая слава, эффектная и грозная — если уметь её направлять и использовать. Ничем не отличается от ментального дара.

Ему, увы, не под силу стереть с лица земли весь Дом Бэнр.

Но на одного отпрыска этого дома вполне может стать меньше.

— ...ответь, пожалуйста, есть ли у меня достаточно весомая причина сейчас тебя пощадить?

Не риторическое и не насмешливое. И уж подавно не пустое сотрясание воздуха. Киммуриэль спрашивал на полном серьёзе, рассчитывая услышать веские аргументы. Он, признаться, искренне хотел их услышать — в память о том периоде, когда Джарлакс нравился ему. Он надеялся, что наёмник придумает, к чему апеллировать. И тогда… Тогда, возможно, Киммуриэль оставит его с миром жить дальше и просто уйдёт в Подземье. Ходить под началом Бэнра ему претило, а больше нигде в Мензоберранзане он не получит безопасного укрытия. С тварями, что блуждают во мраке, и то спокойнее, и наладить контакт гораздо проще.

Подпись автора

Ментальный барьер, выставленный лишь в его восприятии и незримый ни для кого вовне, барьер, блокирующий не только воздействие извне, но в данный момент и его, Киммуриэля, эмоции, надёжно отгораживающий их от этого состояния предельной, кристально чистой и ясной концентрации на поставленной цели и оптимальных методах её достижения, треснул. Тот самый барьер, что переливался, как искристый прозрачный хрусталь на солнце, но был прочнее алмаза или стали. Барьер, позволяющий взвешивать каждую реплику Джарлакса без капли примеси каких-либо эмоций. Наверно, любой актёр отдал бы всё за такую возможность входить в роль, буквально становиться тем, кого он изображает. Киммуриэль не был бессердечным и бесчувственным, каким казался, но он действительно мог вычищать всё, что ему не требуется непосредственно в тот или иной момент жизни. Он не изображал эмоции или их отсутствие — он мог настроиться на любую. Иной раз это его спасало и оберегало. Если бы он не преуспел в такой науке — он бы погиб, ещё когда Дом Облодра процветал, а сам Киммуриэль был всего лишь одним из его псиоников. Жестокие, порой выворачивающие наизнанку саму суть, нередко унизительные уроки, полученные там, разумеется, сказались на его личности. Киммуриэль до паранойи боялся не понимать, потерять опору, он всегда стремился докопаться до самых глубин природы любого события или вещи, чтобы обрести уверенность в себе, в мире вокруг и в завтрашнем дне.

Барьер треснул не от магии, не от способностей дроу, а от простых слов. В некоторой мере перед Джарлаксом находился не только тот, кто мог бы убить одним точно направленным усилием воли, но и одинокий мальчишка, оставшийся без каких-либо жизненных ориентиров, собирающийся то ли глотку разорвать, то ли обнять, при всей его абсолютной антипатии к прикосновениям — Джарлакс мог бы стать исключением, то ли глупо и совсем по-детски взять и сбежать в неведомые дали. Мальчишка, которого разрывают противоречивые идеи и желания. Барьер помогал им оставаться отдельно от Киммуриэля, запертым на десяток крепких замков и засовов, глубоко-глубоко. А вот теперь… Теперь вся эта смесь начала просачиваться в его тщательно настроенный на подготовку к псионической атаке мозг — и вся колоссальная сила, что могла бы раздавить живое существо за мгновения, а то бы даже не догадалось, что его уничтожило, тоже стала весить меньше и не быть такой мрачной и неотвратимой, как уже занесённый топор палача. Решимость Киммуриэля, ледяная и монолитная, как вечная мерзлота, непоколебимая, как гранитные скалы над морем, снизилась, а с ней и плотность облака, созданного предельным ментальным сосредоточением, и дышать стало свободнее. Его "хотеть прикончить" сменило суровую точку на более мягкий знак вопроса. Жизнь Джарлакса небезразлична, он не готов взять и, переломав, выбросить её. Пока ещё нет. Главарь наёмников стал для него стержнем, центром, тем, за что цепляются все другие звенья и на чём строится общая картина.

— Безумие. Меня ждало там безумие, Джарлакс. А ещё страх, — спокойно, и уже без того мертвенного безразличия ко всем и вся, как ещё минуту назад, а со сдержанностью и уравновешенностью его, так сказать, обычного уровня честно сказал Киммуриэль. Ему незачем было скрывать то, чего уже нет. — Мой Дом внушал подобное не только тем, кто переходил ему дорогу, такая атмосфера царила и там, внутри. Мы не могли позволить себе ничего, ни проявления слабости, ни симпатий, и естественное поведение там тоже приравнивалось к слабости. А всё, что может стать обузой, обратиться против нас — зло, подлежащее искоренению. Нас учили даже каждую мимолётную мысль контролировать и структурировать, ведь она может стать как разящим оружием, так и брешью, через которую нас сразят. И ты или развиваешься, или гибнешь, просто поддерживать один и тот же уровень и довольствоваться им тоже засчитывалось как слабость. А наказывали… Страшно. При больших проступках — до полного стирания личности или её переписывания, — Киммуриэль поневоле содрогнулся. — Но я, по крайней мере, понимал, по каким законам существует его кажущийся внутренний хаос. Я в нём родился и рос, я был его частью, а он — моей… Когда не стало моего Дома, мне казалось, что я понимаю тебя и Брэган Д’Эрт. Но теперь я ни в чём не уверен. Я прошу тебя понять. Убить тебя я хочу не только и не столько из мести Дому Бэнр… Ты один из них, и больше мне не комфортно находиться около тебя. Я не знаю, когда ты начнёшь поступать как все они, когда мы превратимся для тебя в разменные монеты, — если уже не, ага. Кто же разгадает секрет под названием "Джарлакс Бэнр". — Ты в самом деле хочешь убедить меня? Тогда… Позволь мне проникнуть в твой разум. Я обещаю, что не причиню вреда. По крайней мере… — он усмехнулся немного мрачно, хотя вот прямо сию секунду не угрожал, всего-навсего хотел кое-что напомнить. — Чтобы это сделать, мне не обязательно читать твои мысли.

И почти мольба в глазах. Дикая, едва ли адекватная. Киммуриэль больше всего на свете жаждал, чтобы тот, кем он восхищался, кого чтил именно как главу дома, как никогда не чтил К’йорл Одран и остальных жриц, хоть Облодра, хоть какой бы то ни было другой семьи, дал ему повод, обоснование, причину последовать дальше. Вместе. Удостоверил бы, что он, Киммуриэль, не инструмент и не развлечение, но и впрямь что-то значит. Кем-то является во мнении Бэнра. Что он важен как индивидуальность, как живое существо, наделённое интеллектом, характером и персональными предпочтениями, подчас странными и кое-кому внушающими едва ли не отвращение, как, например, тяга к взаимодействию с иллитидами, но всё равно… То, которое Джарлакс способен принять. И что подпустил так близко не за одни лишь способности… И не чтобы удобнее было с небольшого расстояния следить и надзирать за выгодно приобретённым, но потенциально опасным псиоником. Потому что лишь отчаяние могло натолкнуть на идею блуждать в Подземье и выживать там. На одного, кто мог там протянуть хотя бы некоторый срок, приходились сотни бесследно сгинувших. Да, Киммуриэль не боялся тех тварей, так как ему осталось нечего терять, и потому что к некоторым из них он был гораздо ближе, чем к живущим в Мензоберранзане дроу, но… Он привык к Джарлаксу и к этому клану. Привык и правда считал их за своих. Родные… Слово, смысл которого Киммуриэль напрочь упускал в Доме Облодра. Там за такое грубо подняли бы на смех.

Подпись автора

Словно весь воздух разом выбили из лёгких, да и оглушили заодно — потолок не упал, вообще не шевельнулся, а ощущение было именно такое. Прикосновение — это всегда угроза, пытка или удар, прикосновение означает, что ты непростительно раскрылся и пропустил то, что может отнять твою жизнь, если пожелает, и такая форма близости тоже приравнивалась к недостатку, к уязвимости, что потянет за тобой в могилу всех, кто имеет к тебе какое-то отношение. Разумеется, речь не шла о сентиментальных связях и подчинённости глупым условностям вроде необходимости оправдывать полученную дружбу или любовь, исполнять обещания. Здесь говорилось о продуктивности коллективного труда, если по какой-то причине они не справлялись соло, и приходилось к нему прибегать. Так вот, одно звено не выдержит — и цепь лопнет, последствия отразятся на ней целиком. Лучше уж сразу покончить с тем, кто может в будущем вызвать такой эффект. Они не полагались по-настоящему даже на остальных членов собственного Дома, но их связывало нечто общее, как единый разум — иллитидов, как разделённая на каждого члена Облодра инаковость, некая изоляция от всех остальных Домов, даже если формально с ними контакты не обрывали. Они все — изгои, это и ненависть, обращённая на них, роднили больше, чем какая бы то ни было любовь внутри Дома. Они знали, что погибать будут все вместе, если не научатся объединяться и резонировать, следить за каждым шагом и не выбиваться из цельного полотна мыслей и поступков, исходящих от них, сливающихся воедино, встающих непреодолимой преградой для тех, кто счёл бы малочисленность или отклонения Дома Облодра возможностью сделать из них мишень. Лучше уж вынужденно разделять с себе подобными жизнь, чем смерть.

— Не делай так больше, если тебя не затруднит, — почти шёпотом вымолвил наконец Киммуриэль, когда плотная, адекватная, привычная ему реальность вернулась на круги своя. — Мне от этого плохо, — откровенность, очередная, обнажить следующий слой истинного "я" не перед кем-нибудь, а перед существом, намеченным в жертвы, причём таким, кому по плечу самому сделать из него жертву.

Киммуриэля и правда надломило ещё хуже, выламывая брешь в защите, толкая его в бездонный омут путаницы в Бэнре, себе, мироздании. В его голосе звенела напряжённая струна даже не страха, но и не агрессии — это было состояние нарушенной системы восприятия и рассудочной оценки мира, где всё, не приносящее пользу и не дающее конкретного, так или иначе осязаемого результата, отметалось. На кого другого Киммуриэль зашипел бы по-змеиному, гарантируя, что следующий порыв такого рода — и он заставит наглеца до конца дней прозябать с непоколебимой уверенностью, что является кобольдом. Внушение сложное, но для того, кто вывел его из себя до такой степени, ничего не жаль. Однако, ляпнуть такое Джарлаксу язык не повернулся.

Зачем это вообще? Бэнр не воспользовался шансом ранить его, и суть напрочь ускользала от Киммуриэля. Что это было, что? Такой немой вопрос прямо читался в широко распахнутых глазах Облодра. Идентифицировать не удавалось, в его расстановке ценностей и приоритетов места этому не находилось, наоборот, интуиция била в тревожный набат. Но с ним ничего плохого не случилось.
И это было тепло.

Понравилось ему или нет? Он не должен рассуждать в таких категориях, это неприемлемо, недопустимо, абсурдно, как случайно затесавшееся в стройное уравнение постороннее число. Киммуриэль мог выворачивать и свою точку зрения и отношения к чему-либо, как ему заблагорассудится, настроить себя верить в любые идеалы, цели и догмы, а затем так же непринуждённо развенчать их и пойти дальше. Мозг, как чужой, так и собственный, для него — как холст, который поддаётся как заполнению всеми возможными красками, так и очистке под ноль. И пока он не испытывает потребности формировать какое бы то ни было чувство, извлечённое из телесного контакта.

Джарлакс так сбил его с толку безумной выходкой, что Киммуриэль едва в сердцах не отказался от его согласия на ментальное проникновение. Забираться туда уже не хотелось, после такого-то он не желал проверять, что ещё в голове у шального и бедового наёмника. Но… Иначе он не успокоится. Киммуриэль слишком хорошо знал себя, он пожалеет, если откажется.

Ах, да… Джарлакс сказал убрать довлеющую над ними тучу, и Киммуриэль, поколебавшись секунды две, что, как он точно знал, не укрылось от Бэнра, всё же исполнил просьбу. И не потому что для Джарлакса всё худшее миновало — отнюдь нет, но в арсенале Облодра хватало приёмов и без таких показных, пафосных внешних эффектов. Киммуриэль сумеет расправиться с одним противником, который отчего-то до сих пор даже не сопротивляется, хотя наверняка не так беспомощен, всем отлично известно, как много всего он таскает на себе или оборудовал в своём ненаглядном укрытии. А ещё мог бы натравить на высокомерного псионика весь клан. Нельзя не признавать, что там много талантливых бойцов. Джарлакс мог бы загнать Киммуриэля в угол и стереть в порошок, но вместо этого шёл навстречу.

— С Бэнра станется превратить клан в лично твоё пушечное мясо, — явно не планируя сдаваться, буркнул он. — Даже если я сознаюсь в лютой ненависти к большинству представителей Дома Облодра и в том, что в отдельные моменты воспоминаний даже радуюсь их низвержению в пропасть, я всё же один из них, и это никуда не денется от меня, как бы долго я ещё ни прожил. Отпечаток, что мы несём на себе, принадлежность, она всегда сказывается.

Тёмное облако развеялось окончательно, сгинуло, как и не бывало, и в помещении стало светлее и уютнее. Ничто теперь не предвещало вероятной трагедии, а ведь та всё ещё витала в воздухе. Но вот неуверенность Киммуриэля выросла — не в псионическом могуществе, а в том, не зря ли полез к тому, кто нуждался в поддержке, кажется, куда сильнее, чем он. Облодра начал догадываться, насколько вообще большую глупость он затеял. Он обвинил Джарлакса в принадлежности к Дому Бэнр, а того самого, похоже, дикая новость отравила и деморализовала. Киммуриэлю не было знакомо понятие стыда, но что-то шевельнулось. Что-то, чему названия он не ведал, и это задевало. В каком угодно положении он стремился разобраться до основ, разложить всё в доскональности для себя в безупречном порядке. А тут не удавалось. Спонтанно выплывшее раздражение Киммуриэль погасил, как задувают свечу, но факт не исчез.

Подпись автора

Редко когда Киммуриэль удосуживался нырять в содержимое чужого сознания настолько бережно и осторожно, словно обращался с сокровищем. Слова Бэнра звучали наивно — учитывая ситуацию, в которой тот разговаривал сейчас уже не с товарищем, а с тем, кто отмеряет его судьбу на золотых чашах внутренних весов и может по исходу своеобразного визита выступить в роли злейшего врага, если не прямо карающего рока, такого же неумолимого и беспощадного, как тот, что обрушился на Дом Облодра. Как будто обещание Киммуриэля на что-то повлияло бы или воспрепятствовало как-то исказить и изувечить личность Джарлакса, если тот сочтёт его достойным пытки и унижения. Естественно, Киммуриэль и так не собирался ничего такого делать, настроение, в котором он бы мог, уже прошло, и теперь он не убьёт Джарлакса даже в худшем случае, разве что уйдёт сам. Киммуриэль не мог оборвать существование того, кто забрал его от верной гибели и заботился, как не заботился о нём никто в так называемой прежней семье, как бы ни твердил себе, что Бэнра нужно сломать, заставить молить о пощаде на коленях, как молили некоторые из Дома Облодра в последние минуты перед концом, а потом всё равно прикончить.

Незначительное естественное сопротивление мозга, которое Джарлакс, как чувствовалось, сознательно постарался снизить — и всё, он там, внутри. Это было вовсе не похоже на чтение строчек из раскрытой книги или нечто подобное. Никто не предоставлял здесь ни указателей, ни инструкций. Ещё и поэтому псионикам позарез требовалась совершенная самодисциплина — иначе в таких вот дебрях, в потёмках чужой души, памяти, разума было можно утонуть и захлебнуться. И чужую личность нечаянно покалечить, и свою повреждённой назад вывести. Или даже не вывести совсем, так, чтобы они безнадёжно перепутались, а это уже было чревато гибелью обоих. Цветной ворох, вихрь, хлещущая сплошным потоком волна — отличить подлинные воспоминания от фантазий, очистить от неизбежного изменения под давлением времени и самоубеждения, успокаивающих нечистую совесть или чувство вины, способных частично подправить или стереть информацию так, как угодно хозяину этого ума, дотянуться до ядра. Пощёчиной наотмашь мелькают события, когда Дом Облодра прекратил существовать. Киммуриэль отлично определил, на чьей стороне находился Джарлакс и что при этом испытывал. Главарь наёмников ненавидел К'йорл Одран и отчётливо примкнул к позиции Бэнр… Но Киммуриэль знал свою мать. Знал её репутацию, знал, как она ведёт себя, и то едва ли не оскорбление, нанесённое ею Джарлаксу, он тоже не упустил. Не будучи дураком, он давал себе отчёт, что Джарлаксу и не за что было выбирать Облодра, и что его семья не на шутку зарвалась. Киммуриэль составил на данный счёт собственное впечатление и, если говорить честно, получил освобождение и облегчение, когда ушёл из Дома. И, хотя Джарлакс примкул тогда к стороне Бэнр, но очевидно не выражал веселья и торжества от зрелища жестокости настолько абсолютной зачистки. Киммуриэль уловил признаки того, что определил как досаду на ту утрату, что безусловно понёс город с гибелью Облодра.

Не алчное удовольствие, что явственно отражалось чуть ли не на всех лицах в толпе дроу.

Не злорадство.

Ничего из того, что Киммуриэль, признаться, отчасти боялся найти, боялся, что не удержится и убьёт Джарлакса.

Но он обнаружил ответ, позволяющий остаться.

И он Облодра, всё правильно, и от фамилии своей не отрекается, но сегодня сделает шаг через ненависть и жажду мести к чему-то большему. Киммуриэль признаёт в себе их наличие, но знает также и то, что оба чувства мелочны, они потянут его назад, и, если он их не преодолеет — растопчут, превратят в жалкую пародию на нормального себя. Он согнётся перед ними, а они наполнят его, как пустой сосуд, не оставляя места для чего-то ещё, чего-то лучшего и яркого. Мир так огромен, разнообразен, предлагает бесчисленный веер альтернативных вариантов развития, Киммуриэль просто не готов растрачивать себя на всякую ерунду. Пролитая кровь его Дома — не мелочь, само собой, и не безделица, но, если он застрянет на этом этапе, то выгорит дотла изнутри. Для дроу не нужна эмоциональная привязанность, чтобы мстить, их причины обычно куда прозаичнее и эгоцентричнее. Например, удобство в каком-то смысле. Источник ресурсов. Имя, что открывает нужные двери. Просто ощущение места, где приходится сурово и подчас жутко, до вымотанных жил, до панических атак по ночам, до границы нервного срыва, разрешить себе скатиться в который нельзя, это стопроцентная смерть — но там же и понимают тебя, а для всех, кто снаружи, ты неадекватный, с отклонениями, сам почти как чудовище. Среди веера линий, что вели в грядущее, эту Киммуриэль не выберет. Во всяком случае, не настолько, чтобы это мешало ему и путалось под ногами. Ненависть не искоренить как ничтожный сорняк, раз уж она единожды пустила корни, но он распоряжается своей ненавистью и сам определяет, на кого, когда, как и почему её выпускать, и стоит ли в принципе это делать.

Возвратившись обратно, в здесь и сейчас, определив границы двух "я", что при прогулках такого сорта имело ключевое значение, первостепенную важность, чтобы ни один из них не получил лишнего или не был обокраден, Киммуриэль понял, что отпустил полученное им знание о происхождении Джарлакса. Оно пришло — но вдруг оказалось, что всё по-прежнему на своих местах, и вовсе нет нужды сражаться и рычать, он в родном клане, он действительно у себя дома, и рядом с ним не палач и не надсмотрщик из шайки Бэнр, а такой же, как сам Киммуриэль. У них между собой куда больше общего, чем с обоими их Домами.

— У меня для тебя неутешительные новости, Бэнр, — непроницаемым, сотканным изо льда и безразличия, серьёзным тоном отчеканил Облодра, глядя на Джарлакса ничего не выражающими глазами. — К сожалению, ты не избавишься от моего дальнейшего присутствия. Придётся терпеть, уж извини, — маска отстранённости разлетелась в мелкое крошево, и в этих глазах впервые за долгий, очень долгий срок блеснули живые искорки, а губы чуть тронул намёк на улыбку. — Всё в порядке. Нашим домом, нашей семьей и нашей роднёй был, является и навсегда останется лишь Брэган Д'Эрт. Этот клан — наша единственная лояльность. И ещё… Вот, возьми и вылечись уже, на тебя даже смотреть больно.

Ментально нащупав ближайшую исцеляющую сферу, раз та, что была здесь, пропала, Киммуриэль провернул небольшой трюк с бытовой телепортацией и телекинезом, переместив её себе в ладонь и протягивая Джарлаксу как ни в чём не бывало. Непринуждённо, с типичной исполнительностью. Раз уж он собрал такое количество псионической энергии — куда-то хотя бы толику её да надо применить, не тратить же в никуда. А её точно требуется направить, Киммуриэль придал ей чересчур весомый заряд, чтобы как ни в чём не бывало поглотить и отложить про запас на дальнейшее. Это похоже на клинок, который не возвращается в ножны, не вкусив азарта боя и плоти противника.

— Дальнейшие распоряжения будут? — завершил Киммуриэль.

Вот с таким вот непробиваемо уравновешенным, флегматичным и стоическим выражением лица, словно бы они тут просто беседовали, обсуждали рутинные дела, а не один из них едва не устроил демоны Бездны знают, что за хаос и с какими последствиями.

Подпись автора

Он молча кивнул на очевидное требование, и без того намеренный охранять секрет Джарлакса как зеницу ока. Киммуриэль отлично знал, как эту правду можно жестоко обратить против его друга или даже всего клана. Ну уж нет.

А вот звучит вопрос, который мог задать только не-псионик, кто-то, не имеющий касательства к этому великолепному проклятию. Джарлакс, видимо, на полном серьёзе не понимал, каково это, и не осознавал, что "нравится" или "не нравится" — категории, неприменимые в данном случае. Для Киммуриэля это звучало как нравится ли ему пользоваться зрением, слухом или любым другим органом чувств. Телепатия была для него таким же способом познания окружающего мира, как обоняние и осязание, и он первым делом же, совершенно естественно и непринуждённо, нырял в чужие умы не со зла, просто для него действительно не было разницы между посмотреть на собеседника обыкновенным способом, глазами, и дотронуться ментально. Паранойя же, вполне объяснимая для того, кто остался последним, и кого даже до сих пор преследуют порой за абсолютно натуральные для него, как дышать или моргать, проявления дара, не позволяла отказаться от этого преимущества перед всеми другими тёмными эльфами. В конце концов, если они решатся выступить против него — тоже сдерживаться не будут. Прекратить вот так открыто применять телепатию и вообще держать дар при себе звучало для Киммуриэля как требование завязать себе глаза и никогда ни на кого не смотреть, потому что от этого им, понимаете ли, дискомфортно и жутко. Или, того пуще, выколоть их, чтобы лишиться соблазна.

Киммуриэль чуть подбросил сферу, и момент её перехода из одной точки пространства в другую был мимолётен и не заметен. Он знал, что она возникнет безупречно точно там, откуда он её извлёк. Настроение на маленькие, из тех, что называют "застольными", фокусы ещё не прошло.

— В твоей голове такой же беспорядок, как тот, который ты создаёшь вокруг себя, Джарлакс, — сухо и как бы свысока бросил Киммуриэль. — Если нужно будет срочно что-то узнать у тебя или сообщить, я попрошу снова, это наиболее удобный способ общения и обмена информацией для меня, но пока воздержусь... Кстати, именно поэтому мне удобнее с иллитидами, чем с большинством дроу, — подумав пару секунд, вдруг легко сообщил он. — Они не нуждаются в утомительном многословии. И... Это очень похоже на мою семью, которой уже нет. Дом Облодра больше всего общих черт имел с Разумом Улья, в этом городском слухе мы никогда не усматривали оскорбление. Этого ощущения мне не хватает, и я восполняю его с ними. Ты же видел, как молится круг жриц, верно? — сравнение весьма топорное и утрированное, но лучшей аналогии Киммуриэль не подобрал. — В этот момент они все сливаются в унисон и резонируют как единый организм, даже если обычно каждая из них спит и видит, как бы зарезать кого-то из остальных, чтобы показать могущество и целеустремлённость и подняться в иерархии. Здесь то же самое. Я был частью... Маленькой деталью чего-то непомерно огромного и невероятно сложного, и, в то же время, гениально простого. И персональные отношения между членами Дома не имели ни малейшего значения, пока каждый исполнял свою часть партии без фальши и в полную силу. К'орл не ждала ничего настолько неуместного, наивного и сентиментального, как симпатия или любовь. Она сама была от этого далека, как дно Клорифту от вершины Нарбондель, — Киммуриэль озвучил это как стандартную метафору, но ему хватило рассудочного представления о том, что такое юмор, чтобы обнаружить в этом сравнении весьма циничную и чёрную шутку. — Я не скучаю ни по кому из них, но этого мне не хватает. Когда я примкнул к Брэган Д'Эрт, я в первую очередь проверил, смогу ли так здесь... И смирился с тем, что нет. Я не оправдываю амбиции Матери К' йорл и не одобряю их, хотя и не осуждаю. Ты, наверно, уже мог заметить, что я без каких-то проблем выполняю противоположные приказы и могу примкнуть к каким угодно точкам зрения... Подстраиваюсь под любые условия. Так и проблемы Матери Дома я воспринимал как хлопоты и беды, которые она на себя сама навлекла, и участвовал в них лишь постольку, поскольку они вовлекали весь Дом, и, хотя меня ничуть не прельщала перспектива её успеха, провала я отчаянно не хотел. А ты предложил мне третий вариант... И моя преданность Облодра и Матери К'йорл на этом закончилась.

Его высокомерие во многом тоже выступало в качестве защитной реакции, поведение того, кто отлично замечает, что его с малых лет, весь срок, что он себя помнит, стараются опустить в самый низ и потоптаться, как на безропотном рабе. Киммуриэль снова и снова доказывал, что всякий, кто так поступит с ним, катастрофически просчитается. Он поднимется из любого состояния, соберёт себя по клочкам — и заставит горько пожалеть, что связались с ним.

Кто-то иной, более впечатлительный и чувствительный, чем дроу в целом и Киммуриэль в частности, не смог бы погружаться в воспоминания о том, как выглядел и был устроен его Дом, но Киммуриэль не испытывал никаких затруднений. Наоборот, он вошёл во вкус и даже немного увлёкся, ему было необходимо, чтобы Джарлакс всё правильно представил себе и понял. Кроме Джарлакса, Киммуриэлю не у кого было подобное искать. А ограничиваться лишь иллитидами тяжело, как бы ни было с ними свободно и хорошо.

— И блокировать те участки сознания, куда иллитидам не следует соваться, для меня тоже не впервой. Там, дома, мы вливались в общий поток и распахивались ему навстречу, но при этом нельзя было выдавать крамольные мысли и идеи, а их лелеял каждый второй. Я не являюсь исключением, которое бросило бы Дом вот так, если бы предложили. Преданность у Облодра не была в цене. Но пригласили только меня. Почему, кстати, Джарлакс? Тебя наказали бы, наложи ты руки на нескольких подобных мне? Ллос бы тебя утащила, или ты бы стал драуком? Не уверен в этом. Это не так уж значительно изменило бы расстановку сил.

Киммуриэль понял внезапно, что глубоко и по-настоящему горячо, особенно для его сурово дисциплинированной и взыскательной в первую очередь к себе же самой натуры, признателен Джарлаксу не за одно лишь спасение, но и за эту попытку вникнуть и понять. Джарлакс не пугался и не отшатывался даже после прямой попытки его убить. Это успокаивало Киммуриэля и даже радовало — в той мере, в какой он допускал для себя эту эмоцию. Он тоже не раз риторически изумлялся, что побуждало другие Дома избегать Облодра и обрушивать на них весь свой колоссальный остракизм. Они же не налаживали контакты, не пробовали удостовериться в том, что не так страшны "псионические демоны", как их малюют. Никто не тянулся, не исследовал, не воспринимал как равных и не расслаблялся при них, даже когда Облодра попросту шли мимо.

— А насчёт дара — ты хочешь научиться, Джарлакс? — и снова улыбка, на сей раз в ней даже присутствовала бледная тень удовольствия, словно Киммуриэлю льстило дать тому, кем он дорожил, что-то ценное, то, что поднимет шансы Джарлакса на выживание и заставит ещё серьёзнее с ним и с кланом считаться. — Я думаю, в полной мере этот дар раскрывается только у моей семьи, но до какой-то степени я могу передать знания и навыки. Я готов показать тебе всё, что мне известно в псионике.

Его тревога за безопасность Джарлакса и желание позаботиться перевесили типичную для дроу, тем более — в его, Киммуриэля, незавидном положении, боязнь утратить уникальность, сделаться заменимым, из полезного элемента перейти в разряд обузы. Это царапнуло Киммуриэля тоже, но он преодолел мелочное собственничество и ревность к обладанию даром кого-то из не-Облодра. Джарлакс имел все шансы стать единственным блистательным исключением для Киммуриэля в том, что, даже если он возьмёт себе однажды учеников, и сколько бы их через него не прошло, лидер наёмников не станет внушать ему дурного предожидания того, что его, Киммуриэля, жизнь закончится в миг, когда он перестанет приносить выгоду, и выжать из него будет нечего.

Подпись автора

Они всегда действовали по тем договорённостям, что были установлены между ними с первого же дня появления Киммуриэля в Брэган Д'Эрт. И, если бы Джарлакс не раскрылся, если бы хранил недра ума на замке — Киммуриэль приложил бы все усилия, чтобы без зазрения совести убить его. Это был не лучший расклад и не самый оптимальный выбор места, ведь шум битвы точно бы кого-то привлёк, блокирующая звуки завеса не всегда панацея, да и просто могли бы войти — пришлось бы выложить всё, что ему, Киммуриэлю, доступно и в псионике, и в обычном бою. И ему выгодно было физическое ранение и такое паршивое моральное состояние Джарлакса — чем более ослаблен и измотан противник, тем лучше. Они дроу, им не до справедливых условий схватки. Но нравиться? Нравиться? О чём это? Зачем? Безусловно, Киммуриэль мог получать определённый духовный подъём и испытывать интерес, созерцая или делая некоторые вещи, и ему доставляли мрачное и кровожадное удовлетворение некоторые формы насилия, но, наверно, Джарлакс имеет в виду сейчас вовсе не это. Звучало так, будто речь шла о чём-то хорошем и приятном для него. Однако, Киммуриэль уже знал, что почти никому не приходится по вкусу псионическое исследование их мозга. Разве что таким же псионикам, как он сам, тогда происходит взаимный обмен. Но это ведь совершенно другое, и он искренне не понимал, почему Джарлакс не высказывает признаков брезгливого отвращения и не отодвигается как можно дальше. И не выстраивает судорожно все барьеры и преграды, какие есть в его распоряжении против ментальной магии.

— Я не понимаю, что значит нравится. Это ни с чем не соотносится у меня, — признался Киммуриэль. — И неужели ты полагаешь, что я смотрел сверх того, что было необходимо? А наблюдать за событиями, косвенно сопровождающими свержение моего Дома, и анализировать то, как оно выглядело с твоей стороны, для меня лишь вынужденное зло. Да, я нашёл там, что ты хотел поражения моего Дома. Ты ждал этого, и я нашёл радость в твоей памяти. Ты до сих пор жив только потому, что никогда не одобрял способ его казни... И не ожидал, что она будет до такой степени сурова и абсолютна.

Настолько, что какие-то другие Дома иногда вновь восстанавливали, а Дома Облодра даже упоминания избегали.

К счастью, Бэнр сменил тему, хотя новые вопросы звучали как "из огня да в полымя" и ставили Киммуриэля в ещё более неловкое положение. Уклониться не выходило, Джарлакс возвращался к тому, что хотел узнать, с дотошностью и обстоятельностью иллитида и с бесцеремонностью, достойной верховной жрицы. И при этом спрашивает не так и не о том, мысли его блуждают в направлении, которое ничего не даст. Киммуриэль вознамерился было съязвить что-то в том духе, мол, не намерен ли Джарлакс каким-то образом заняться возрождением рода псиоников через него, если вдруг выяснится, что сила передаётся и через мужчин тоже... Но воздержался от такой примитивной и низкой шутки, по крайней мере, на сей раз. А ведь у Джарлакса есть все ключи доступа к нему, Киммуриэль подробно делился сведениями, ни разу не солгав, но чувствовал некоторое разочарование тем, что лидер, кажется, не мыслил на должном уровне. Чтобы получить чёткий и прямой ответ, нужно тщательнее подбирать выражения и не позволять ухватиться за возможность двусмысленной трактовки. Дроу могли фехтовать и жонглировать словами, тасовать их, будто колоду карт, а от построения фразы часто зависит всё течение дальнейшего разговора. Заметил ли, например, Джарлакс, что Киммуриэль выразил преданность и верность клану Брэган Д'Эрт, но не лично ему? Клан — связующее звено между ними, но всегда ли Джарлакс останется главным? И что, если однажды лояльность клану перестанет быть равна лояльности ему? Киммуриэль был осторожен в обещаниях, не солгав, так как полагал, что Джарлакс его в этом быстро раскусит, но и выбрав нечто размытое.

А ведь Киммуриэль прямо сказал, какое значение имеет для него расстановка интонаций, акцентов, последовательность фраз — то, что слова разят порой быстрее и точнее острой стали или великого заклинания. Он, конечно, рассчитывал на то, насколько крепко, неразрывно даже, Джарлакс соотносит себя с Брэган Д'Эрт, но предпочёл бы, чтобы тот почуял недосказанность и дополнительно пытался разузнать о её подоплёке.

Киммуриэль не исключал, что ради организации придётся однажды повернуть против Джарлакса. Осторожность травленого и битого, но очень опасного хищного зверя вкупе со здравым смыслом мешали ему закрывать глаза на шанс такого будущего. Вообразить, что придётся вновь поставить всё на кон, пугало Киммуриэля. Но он уже слишком много пережил и выдержал, чтобы не смекнуть, что жизнь иногда подсовывает худшее из её арсенала и ехидно любуется на то, что происходит потом.

Как долго Джарлакс продолжит ничего не замечать? И стоит ли правда выкладывать ему всё как на духу? Дома Облодра больше нет, Джарлакс никак не проверит... С другой стороны, дезинформировать и путать Киммуриэлю тоже ни к чему.

— Я не собираюсь заводить детей, а, значит, мы не сможем проверить, унаследуют ли они мой дар, и, если да — то до какой степени, — Киммуриэль говорил уравновешеннее, чем ощущал себя от таких вот вещей. Не сказать, чтобы он вообще разбирался, как оно устроено, хотя технически о том, что нужно всем земным и подземным созданиям для продолжения рода, был осведомлён.

Он банально не углублялся в эту область наблюдений и изысканий. Она никак его не привлекала. Джарлакс же не ожидает наверняка и впрямь услышать, что Киммуриэль совал досужий нос в интимные дела Матери К'йорл и других жриц Дома. Ему бы за такое ох как не поздоровилось, а жить он всегда скорее хотел, чем нет, даже когда доставалось хуже некуда, и приходилось собирать себя морально по кусочкам.

Вкус напитка он почти не чувствовал, поскольку совершенно не сосредотачивался на этом. Всё было занято иным. Лавированием под обстрелом любопытства Джарлакса.

Последний вопрос отдельно насторожил Киммуриэля. Видимо, даже по меркам Мензоберранзана, где дать до себя дотронуться чаще всего означало умереть, его жгучее отторжение к этому было чем-то выдающимся и ставящим его наособицу. Он полагал, что уж в этом-то вписывается в норму и удивления не вызывает. Что так задело Джарлакса? Почему это вообще имеет значение и достойно прозвучать в беседе? Да, у него были свои причины, и уж вот о них-то Киммуриэль распространяться не собирался.

— А я должен относиться как-то иначе? — да, он хотел скрыть своё замешательство и дискомфорт, однако, недоумение выразил неподдельное. — Меня, скорее, удивляет, что ты сам не питаешь неприязни к подобному. Что они такое для тебя?

После каждого раза Киммуриэль лишь с трудом стирал из своего восприятия фальшивое, но чересчур яркое, чтобы просто игнорировать его, ощущение некоей грязи, что пристала к коже. Ему было мерзко и паршиво, как вляпаться в гадость. При этом он отнюдь не держал за гадость кожу и щупальца иллитидов и части тел безобразных в глазах большинства других тварей Подземья. Они-то хотя бы не скрывали намерений под вкрадчивыми, мягкими, как шёлк, но безмерно ядовитыми, словно укус гремучей змеи, поглаживаниями, тактильными нежностями, которыми жертву опутывали, как тонкой полупрозрачной паутиной. Киммуриэль точно знал, кто из них жаждет сожрать его, а кто нацелился на общение. С дроу он мог что-то предсказать, лишь успокоив себя рысканием в чужих мозгах, пока не выудит оттуда всё, что ему заблагорассудится. Те, кто выставлял защиту и не пускал внутрь, автоматически попадали для Киммуриэля в область недоброжелателей, и от них он ожидал кинжала под рёбра или удушающего заклятия ночью, едва лишь он попробует уснуть.

Подпись автора

А вопросы продолжаются. Благослови кто угодно, кроме Паучьей Королевы, что, к счастью, на некоторые можно промолчать. Лидер Брэган Д'Эрт умел вымотать всю душу по крупицам, словно перебирал крохотные зёрнышки обсидиана и разглядывал их со всех сторон, определяя, бракованные они или нет. Киммуриэль не умел в непринуждённую болтовню, вернее, список тем, которые он мог поддержать, не истязая при этом себя и своё чувство прекрасного, был весьма ограничен. В его мире было очень темно, словно в древней заброшенной крепости, настолько давно покинутой и забытой, что даже крысы по коридорам не бегают, а в глухих подземельях казематов уже не водятся мокрицы и летучие мыши. Запустение абсолютно. И Киммуриэль неупокоенным призраком блуждал по своим владениям, просторным, несущим на себе признаки подлинной, изысканной и утончённой роскоши, но на деле состоящим из ничего. Киммуриэль не хотел убивать Джарлакса, всё верно, и причиной тому было, если продолжать аналогию, влияние, которое этот дроу оказывал на жуткую крепость души Облодры, на эту неприступную чёрную твердыню. Он будто распахнул все окна, чтобы хоть немного света пролилось внутрь, и вымел пыль. Свежий воздух и надежда проникли внутрь, и, как ни сопротивляйся им, вновь и вновь напоминая себе, что это рано или поздно непременно обернётся предательством и разочарованием, но разбитое и лишённое смысла и цели в жизни "я" Киммуриэля наполнялось вновь. Естественно, он не сумел бы довести себя до убийства Джарлакса, как бы ни выкрутил личность и восприятие на то, что ему всё равно. Внутри что-то нестерпимо протестовало и металось, и поймать это за хвост, чтобы выдворить вон со всеми остальными эмоциями, не получалось.

— Доверие? — ошеломлённо прошептал он, и его глаза распахнулись шире. — Ты доверяешь мне?

Система координат развалилась окончательно. Такое поведение Джарлакса никак не соотносилось с логикой, ни даже с инстинктом самосохранения. Вспоминая о том, как выглядит со стороны, а это так и фонило в мыслях Джарлакса, Киммуриэль понимал, что сам бы никогда и ни за что... Если бы ему попался тот, кого он никак бы не был способен прочитать и разгадать, и этому кому-то было нечего толком противопоставить, и, вдобавок, тот носил бы фамилию семьи, у которой есть огромный зуб и личные счёты к твоей, он бы постарался держаться подальше, а заодно — устранить столь непредсказуемый объект. Любой ценой, ни на что бы не поскупился и никого бы не пожалел. Джарлакс был возмутительно иррационален и как будто кичился этим. А Киммуриэля даже восхищало, как потрясающе и дико может быть перемешано и поставлено вверх дном буквально всё в чьём-то мозгу. Отдельно же он восторгался тем, что этот непролазный беспорядок был выстроен по правилам и по чётким и ясным понятиям, просто настолько нетипичным для дроу, что казалось, будто окунаешься в палитру напрочь свихнувшихся красок и несовместимо с рассудком гротескных форм.

Определить это как важное для Бэнра. Доверие. Какое шаткое, какое саморазрушительное и нелепое для Мензоберранзана понятие. Что-то перестраивалось в мирооценке и представлениях о допустимом для Киммуриэля. Конечно, процедура займёт некоторый срок, но она всё-таки началась и теперь переваривала его изнутри.

— Для меня доверие — то же самое, что смерть. Оно... Унижает. И ставит в подчинённое положение, причём обе стороны. Доверие подразумевает соответствие ожиданиям, допуск к запретному для всех остальных... И оно не длится долго. А потом всё, что из тебя извлекли в минуты близости, станет твоей пыткой в руках бывшего товарища и нынешнего врага.

Но он доверял Джарлаксу, насколько вообще может доверять тёмный эльф. Доверял, и вовсе не потому что лишь слово Джарлакса оберегало его жизнь. Киммуриэль чувствовал, что о нём заботятся, и, хотя не понимал, что это такое и как устроено, ведь прежде о нём не заботился никто, не мог просто притвориться, будто не замечает. Это было лишней деталью, по форме и размеру не подходящей ни одному отверстию паззла, но точно ему принадлежащей.

— Им страшно, да? — в голосе Киммуриэля прорезались откровенные, пронзительные, звенящие натянутыми до предела струнами горечь и тоска. — Неужели ты думаешь, что мне не страшно тоже? Мне больше некуда идти, я никому не нужен, и это место, твой клан — мой дом. Нигде больше я не чувствую себя даже в относительной безопасности, так называемый необходимый минимум... Вы хотите, чтобы я сделал себя калекой ради вас? Ограничил то, что мне дано от природы? Вот представь, что все вокруг желают, чтобы ты связал себе руки, потому что они все воспринимают прикосновения так же, как я, и им от этого плохо. Или ходил с закрытыми глазами, так как им становится неуютно от твоего взгляда на них. Мой дар является одним из способов познания окружающего мира и его обитателей для меня. А после всего пережитого мне до кромешной паники жутко не проверять первым же делом любого собеседника на его намерения. И делаю я это, Джарлакс, далеко не в последнюю очередь и для тебя тоже, я желаю знать точно, кто окружает тебя, и чем они пробавляются. Чтобы подобраться к тебе, им придётся пройти через меня, — Киммуриэль начал немного успокаиваться и сбавил тон лишь теперь. — И, наконец, мой дар... То, что не даёт им прикончить меня тихо и незаметно для тебя там, где ты никогда не узнаешь, что случилось, а потом сказать, что я просто исчез. И не смей говорить мне, что они на это не пойдут, — он нахально и гневно усмехнулся. — Сам знаешь, что у них запросто. Джарлакс, среди них изредка, надо отдать тебе должное, вкус у тебя хороший, но всё же попадаются те, кто полагает, будто ты слишком странный лидер, и амбиции твои направлены не в ту сторону. Конечно, я их пугаю, — он почти расхохотался, злым, агрессивным, жестоким весельем. — Я ведь недвусмысленно намекал им, что будет, если они попробуют что-то затеять против тебя.

Киммуриэль сейчас бы сошёл за демона из Бездны, призванного ритуалом, чересчур примитивным для того, чтобы сдержать его. И даже красота дроу не смягчала эффект, а дополнительно усугубляла его. Этот монстр не погнушается ничем и расправится, не поведя бровью, с кем угодно, если Джарлакс просто покажет пальцем. Он готов, готов слушаться безумных прихотей отпетого Бэнра, да, готов, и пусть его душа сгинет ниже и дальше Девяти Проклятых Кругов, если так надо, и он, Киммуриэль, заслуживает подобной участи за то, что покорился и склонился перед неадекватным главарём шайки наёмников, при всей своей спеси и воспалённой гордости. Боятся... Боятся! Ха! Да пусть боятся, бесы их возьми, страх тоже рычаг управления.

Подпись автора

Он понимает, что имеет в виду Джарлакс.

И однажды они тоже поймут, что следует оценивать не Дом, из которого кто-то произошёл, не уровень способностей, не дурная слава, а реальные действия. Киммуриэль им нужен как щит клана и как один из его разящих из тени с безупречной точностью мечей. Хотя в клинках псионик редко нуждался, ему хватало той силы, что струилась по его венам, растворённая в горячей крови — не в буквальном смысле, но так порой ощущалось, когда она перехлёстывала через край, и он ощущал её каждой клеточкой тела. Энергия в его мыслях и словах бьётся крыльями рвущейся в полёт птицы, неумолимо направленная воля сама становится лучшим оружием. Необходимость всего этого кому-то другому — фундамент, на котором зиждется твоё существование, в ином случае стоящее не больше, чем мох на камнях.

И он отлично чувствует состояние Бэнра, в данную минуту тот совершенно ничего не смог бы от него скрыть, и дело даже не в телепатии — некоторые вещи и без неё вполне очевидны. По тому, как кто-то держится, по мимике, построению фраз, жестам, по тысяче мелких косвенных признаков. О, как многое Киммуриэль мог бы ему сказать! Вместо этого он подался вперёд, пожалуй, никогда прежде не беззащитный настолько, посылая к чёрту воздвигнутые им с детства и лишь крепнущие с каждым годом ментальные барьеры, разбивая их, словно покров льда, внутри которого таится волшебное сокровище, равного которому не сыскать во всём свете, и выпуская того себя, что подходил, наверно, под определение настоящего. Во всяком случае, то, кем он был, когда никого из себя не изображал и не прятался за тысячей замков и засовов, за толщей псионических стен, за абсолютным запретом на любые переживания, свойственные каждому созданию, даже дроу.

— А ты нужен мне, — просто выдохнул он, не вкладывая никакого дополнительного значения, предельно прямо и конкретно.

Доверие.

Значит, доверие.

У них обоих было полно шансов сотворить что угодно каждый со вторым на разных этапах их ещё не такого продолжительного, но весьма насыщенного знакомства. Уничтожить, пытать, сломать как личность, покалечить физически… Но этого не произошло. Киммуриэль прекрасно подмечал резонансы и диссонансы всего со всем вокруг, вычисления всегда стройны и не зависят ни от чего, но мир — не задача, которую достаточно решить один раз, чтобы та оставалась неизменной. И уже предвидел, не обладая ясновидением и не нуждаясь для этого в нём, что они могут достичь идеальной гармонии, превзойти которую смогут лишь немногие. Они оба, каждый из них представляет собой то, чего не хватает второму. Это великолепно.

Доверие, безумное слово, которое отторгает логика, и от которого внутренне выворачивает, внезапно перестаёт быть жгучим наказанием — так хорошо же, пусть будет доверие.
Хладнокровие и выдержка? Да пусть они катятся хоть к Ллос! Пора хоть иногда отпускать себя из оков монолитной правильности и педантичности.

От касаний, даже от собственных к кому-то, ломает, как если бы все кости, жилы, нервы в теле окунули в пылающее пламя и одновременно попробовали раздробить, но он не остановился. Перейти эту грань, как перешёл он множество других за один лишь этот день.

Бережные и осторожные объятия. Тёплые, оберегающие, словно речь о малыше, что прибежал из своей комнаты, напуганный зловещими силуэтами за окном или скрипнувшей дверцей шкафа, когда открыть её попросту некому. И — лёгкость при передаче содержимого уже его, Киммуриэля, внутреннего мира, образов из самых недр его "я", наконец-то обретшего то, ради чего стоит бороться, жить и дышать. О, нет, он не позволит Бэнрам отнять ещё и это, потому что этот буйнопомешанный негодяй в безвкусной, расфуфыренной шляпе — им принадлежать не будет. Никогда. А Брэган Д'Эрт никому не присягнёт, даже Первому Дому.

Он передал Джарлаксу то впечатление структурированного и отлично регулирующего сам же себя, бешено вращающегося водоворота миллиарда оттенков, которым названия не было, потому что в обыкновенном мире, доступном простому зрению, их нет и быть не может, полученное при посещении его сознания. Передал и свои эмоции — то, как он заворожён и пленён этим. Как его тянет на столь ослепительное сияние, случайно встреченное в пустой и напрасной жизни.

Вот почему он принял приглашение Джарлакса в клан. Вот почему согласился на звание лейтенанта, хотя статус и власть никак его не мотивировали. Киммуриэль хотел следовать за разноцветным пламенем личности и воли Джарлакса. Пляшущие, беснующиеся в весёлом и диком азарте бесчисленные огни.

— Ты думаешь о том, правда это или нет, и с какой целью могло быть показано тебе, не так ли? — прошептал Киммуриэль, глядя мерцающими искрами ментального контакта глазами, потусторонними и инфернальными сейчас, но при этом парадоксально полными почти нежности. Эмоция, имени которой он не знал и не мог определить. — Но это не имеет никакого значения, поверь. Ты — это ты. Такой, как есть. А не их имущество. Спрашивая, понравилось ли мне внутри твоего сознания… Как думаешь, это — может не нравиться?

Он всё ещё лишь с колоссальным трудом определял, что такое нравится и как оно используется, для чего подобное вообще есть. Но теперь что-то подсказывало ему, что понял он правильно.

— Если тебя беспокоит, что они манипулируют тобой и всем кланом через тебя — что же, у тебя есть я, есть другие, те, кого ты сам приблизил и воспитал, разве мы не придумаем, как это обойти? Если ты думаешь, что твоя фамилия на что-то повлияет — то посмотри на меня, я действительно с тобой, хотя по всем правилам дроу был должен разорвать тебя на куски ещё пять минут тому назад. И никто не покинет тебя, потому что для них ты не один из Бэнр, а Джарлакс из Брэган Д'Эрт, известный непокорным нравом, богатой на выдумки фантазией и выходками, от которых может взвыть весь Мензоберранзан.

Это означало, что Киммуриэль разберётся со всеми, кто посмеет распахнуть на Джарлакса рот или замыслить бунт, если вдруг информация о происхождении лидера просочится к ним — разумеется, не через него. Сын Облодра и сын Бэнр — сочетание гремучее и никак не вяжущееся, похожее на плохой розыгрыш, но оно сбылось, и никому не разорвать их союз. Они слишком спятили для этого, и оба полностью лишены тормозов и представления о нельзя. Для таких случаев и сочинили "если очень хочется — то можно", и применимо это ко всему, от жажды сунуть нос в любую сомнительную заварушку до очевидного баловства, к которому был так склонен Джарлакс. Киммуриэль не знал, зачем он поддерживает затеи, которые, как пить дать, их однажды и сгубят. Но он принимал в них участие, и вполне охотно. Его захватывали умопомрачительные авантюры лидера их такого же, как они, напрочь свихнувшегося клана.

Подпись автора

Доверие. Это и есть доверие. Джарлакс говорит об иллитиде Дома Бэнр, не беспокоясь о том, что сам Киммуриэль может так вплести в кружево его мыслей свои дополнения, вложить всё, что ему заблагорассудится, в том числе и превратить этого дроу в один из рычагов, что могут послужить конечной ликвидации Дома Бэнр в будущем. Почему Джарлакс настолько уверен, что псионик рядом так не поступит? Что, если Киммуриэль лишь притворился, что понял и простил, а, точнее, действительно проникся тем, что прощать нечего, что ему есть до этого дело, а не всё равно, пока из Джарлакса можно вылепить инструмент для собственных целей? Не за один раз, конечно же, и даже не за два, но по сладкой капле вливать год за годом, пока все детали плана не займут свои места, и тот не станет безупречным. Одержимый местью пойдёт ещё и не на такое. Но Джарлакс, кажется, убеждён, что Киммуриэль так не поступит, и псионик знает, что его лидер совершенно прав, и не только потому что идти больше некуда, и он не сможет положиться ни на один из Домов, что с таким ликованием и наслаждением наблюдали за казнью его семьи.

Нет. Просто до сих пор никто не доверял ему, и Киммуриэль был покорён этой, казалось бы, ничего не дающей малостью. Покой, которого он не ведал отродясь, и рука, что гладит, а не бьёт, и гладит не для того, чтобы после, когда он раскроется навстречу, вонзить ему в сердце иглу, проткнув насквозь. В Джарлаксе ничего фальшивого нет, даже если выглядит как позер и прожённый разбойник. Хотя он и есть отчасти такой, Джарлакс умеет хитрить и изворачиваться, объясняя при этом о себе и обнажая свою суть как никто другой бесстрашно, откровенно до благородство. Джарлакс, как и вся Брэган Д'Эрт, не разыгрывали из себя рыцарей и героев в блистающих латах и под пёстро расшитыми стягами, они были предоставлены себе, и лишь себе хранили преданность. Их кодекс имел мало общего с моралью и нравственностью и мог оскорблять чувства, но, вместе с тем, оставался предельно, до циничности, честным. Киммуриэль не настолько дерзкими глотками пил эту жизнь. Он может лишь следовать за, как ориентируясь на маяк колонны Нарбондель. Киммуриэлю не хватит внутреннего жара стать господином самому себе, если он не выбрал бы того, за кем можно идти так уверенно, шагая по ошибкам, судьбам и трупам, он бы сошёл с ума от никуда не применимого знания и приложенной к этому силы. Внезапно ему пришло на ум, что в очерёдности ценностей дроу что-то до сведённых пальцев и скрежета зубовного не так. Прежде у него в мыслях подобная ересь не зарождалась, но Джарлакс умел сбить с толку и заставить чей-то мир перекувырнуться. Киммуриэль вглядывался в того, кто, невесть как и почему, не был раздавлен и покорён гнилой моралью Мензоберранзана и той пакости, что несла в себе генетическая линия Дома Бэнр, закосневших в высокомерии, зажравшихся, избалованных, чересчур привыкших всегда быть у власти. Он знал, что сам не похож, не свободен и не здоров от предрассудков и суеверий дроу, от не менее поганой наследственности собственного рода. Но теперь у Киммуриэля появилась причина не сдаваться этому и не плыть пассивно и апатично, лишь имитируя внешнюю деятельность, по течению жизни. Причина выгрызать, пока не упадёт замертво, своё право существовать дальше, с гордо поднятой головой и улыбкой на губах. И ни одна тварь, заседающая в хвастливых и чванливых, так и пытающихся друг друга перещеголять, дворцах знатных Домов не заберёт у него больше то, что принадлежит ему. Киммуриэль обрёл больше, чем потерял, и в том заслуга Джарлакса. И они построят мир такой, как захотят и где захотят.

А Киммуриэль, вопреки себе прежнему, теперь хотел защитить и уберечь. И это было дико, неестественно, вопиюще и абсурдно для дроу. Киммуриэль гнал прочь всё, что не относилось к объективному и холодному разуму, но отменить внезапно нахлынувшие чувства не получалось. Он выпустил их и позволил себе поддаться им.

— Так я вижу тебя, Джарлакс. За этим я последовал, когда ты меня позвал, — бестрепетно сказал Киммуриэль. — А насчёт того иллитида... Я могу, — коротко бросил он.

Подушечками пальцев прикасаясь к вискам своего лидера.

И сразу перешёл к исполнению задуманного в тот момент, когда Джарлакс обрисовал ему проблему.
Это было бы можно сравнить одновременно с хирургической операцией, если бы здесь знали такое понятие, и с попыткой выткать узор из нескольких тысяч разноцветных нитей, не путаясь в них. Он делал не просто обычный ментальный барьер, блокирующий всё, что поступало извне. Это слишком прямолинейная и грубая работа, иллитид её сразу раскусил бы и либо сам бы пробил, либо сообщил бы Матери, что наёмник что-то скрывает уж очень тщательно. Не говоря о том, что так неосторожно поступить значит буквально расписаться большими буквами: "здесь был Облодра". Вероятно, это гордыня и самомнение, но Киммуриэль ничуть не сомневался, что на таком уровне и с такой мощностью никто больше этим даром не владел. А это значило бы подставить Джарлакса... Нет, это было куда мягче, осторожнее, незаметнее и неуловимее. Даже иллитид бы не смог ухватиться за самое важное и сокровенное, вцепляясь в подделку, неотличимую от истинного положения дел — такого, каким его понравится видеть матронам. Самое красивое было то, что, являясь ложью, оно при этом представляло собой искривлённую и вывернутую вариацию правды.

Подпись автора