[indent] Обида, чувство вины, ощущение предательства и, главное - животный ужас перед тем, кого два года честно учился принимать, а любил вообще без каких-либо условий. Он даже не смог ничего сказать толком - захлебнулся, провалившись в темноту, где, в одно бесконечное мгновение, в мире со всеми выпитыми красками ему встречается стена растворяющихся друг в друге лиц, высокие башни, лица матерей с лицами, повёрнутыми прочь от застывших в безмолвном плаче младенцев.
[indent] Сплёвывая с горькой розоватой слюной остатки давнего обеда во влажный лесной полог, Коран подгребает каменные руки и ноги под себя, пытаясь встать, и смахивает с лица и с носа липкую испарину. А, может, не испарину. Всё тело сковывает ледяное оцепенение, которое глушит боль от полёта носом в ветки и грязь. Голова одновременно весит как литой чугун и распирает от давящей тяжести, и кружится.
[indent] - Да, я... - наконец-то не говорит - безголосо выдыхает Коран, пошатываясь. Боги, его сейчас вывернет ещё раз. Если будет, чем. - Не поможет.
[indent] В бледных стеклянных глазах Намары холодный гнев тоже в последний момент сменился на испуг. И если кто хочет бежать от своих ошибок - он будет бежать, и не нужно догонять, отговаривать, провоцировать очередную истерику. Особенно в состоянии нестояния, когда и сам не знаешь, где оканчивается твоя вина в очередной неловкой и вышедшей боком попытке быть тем, кем не умеешь быть.
[indent] Все слова сожаления - о ссоре, о дочери, о том, как всё развернулось буквально на пороге священного места, куда Заираэль единственная целенаправленно шла - Коран, опять же, проглатывает, потому что едва может удержать глоток простой воды внутри. Трёт глаза и зажимает между пальцами виски. В смерти нет ничего драматичного и поэтичного - всё и это откровение гудит в каждой частичке его в этот момент, и он толком вообще не понимает, когда звон в голове превращается в пронзительный звон за её пределами. Как тетивы сотен луков лопаются разом и хлещут, только не по рукам, а по самому восприятию.
[indent] - Чт-х-о? - чуть не давится он, и, отнимая от глаз ладонь, тут же видит, хотя не понимает. Опять магия? Намара? Взгляд вокруг - никого, только они одни, разве что ночной лес резко взрывается красками и по воздуху проносится не то эхо крика, не то порыв штормового ветра из ниоткуда. Знающий голос Симбул эльф аж содрогается. И, конечно, рвёт когти под своды храма, будучи безбожником буквально час назад.
[indent] Покрошившиеся, но всё ещё ровные плиты пола и царапают ладони, на которые он приземляется почти у входа, и холодят. Коран не плакса, но на глаза всё же наворачиваются скопившиеся слёзы, но вместе с их весом и жжением едким, точно алхимический огонь, глухое отупение покидает голову. Заираэль молится, а он всегда как-то убегал от этого то с Намарой, то один на прогулку. А теперь вот в ум ничего скабрёзного не приходит. Только снова подтянуть под себя ноги и идти по плывущему под ногами куда-то вбок и вверх полу дальше, подбирая опять отцепившийся с плеч плащ. Именно его он и накинул Зои на плечи, а сам ополз рядом, прислоняясь лбом к грани алтаря.
[indent] - Ну, ну, - наверное, небо можно благодарить о том, что все эмоции и чувства из него уже вытекли, чтобы дать возможность спокойно наблюдать и не пытаться ощутить то, что происходит вокруг. Ведь щербинки прохудившегося свода срываются с краёв и повисают в воздухе, а то и немного плывут вверх. Коран, конечно, её обнимает - когда уже не хочется, ну, по крайней мере, не так, как хотелось бы. И заворачивает с головой в капюшон. Вовремя, потому что по камню и всё ещё пылающей где-то листве, хлещущей на ветру, начинает моросить обжигающе холодный дождь. Дождь, капли которого, разбиваясь о поверхность плаща и плиты и чашу, испаряется синим пламенем. Коран, щурясь, поднимает взгляд, и там всё небо потрескалось молниями и разорвалось где-то над куполом, вовне, так что ночь ярче дня и звёзды перекрывает сияние. Смотреть на это великолепие и больно, и страшно, но он, даже стремительно приходя в чувства на каком-то животном уровне, не может перестать.
[indent] - Нужно спрятаться. Пойдём. Пожалуйста, - его хватка на плечах Зои каменеет. Эльф сам хочет забраться под плащ и зарыться носом в гнездо волос и не отсыревшей пока зимней одежды, но смотрит вокруг. Тяжёлые капли собираются в лужи и замирают, как осколки зеркала, сторонясь от мерцающих золотом узоров на полу, но всё равно неминуемо заполняя всё пространство между ними. Алтарное возвышение слишком мало, и посреди пустой залы, слишком... Слишком. Слишком много света от воды, от огня, от ночи, переставшей быть похожей на ночь. Даже заполненное частично обвалившимися колоннами и под чудом уцелевшим шатром светлого камня крыло выглядит привлекательнее, на инстинктивном уровне, но вести жрицу, пока его самого ведёт, Коран не в силах, только перетекает сам куда-то за алтарь и влезает под плащ, отстёгивая не гнущимися пальцами ремни всего оставшегося на них снаряжения. В поиске физического комфорта есть куда более высокая миссия: не думать. Не думать о том, что происходит, о том, что Намара только что умчала куда-то в ночной лес, одна, истощённая, ошалелая. Да, у Корана отвратительно выходит распределять внимание между женщинами, и когда-то это было смешно, последние годы - ужасно горько.
[indent] - Всё будет хорошо, - шепчет он, утирая лицо и прячась, наконец, под плащ, где темно, тепло, сухо, и нужно только обнимать дрожащую Заираэль. - Ты в храме. Мы дошли. Какая-то магия грохнула, буря - Йирвуд наполовину в Фэйвайлде, нам же говорили, чего не бывает на пороге другого плана, м?
[indent] Только голос, едва нарастивший какую-то родную для него весёлую теплоту, ломается фальшивой нотой. Да нет, не бывает. Единственные слухи о снах, полных синего огня - они свежие, с юга Агларонда, и очень тревожные, если воспринимать их не как страшилку, рассказанную у костра, а представляя. Или видя наяву.
[indent] - Там лужи у входа пылают...