[indent] - Мара, послушай, - на выдохе прошелестел отец. - Я не хочу становиться вампиром. Лучше погибнуть, чем продолжить существование проклятым извращением природы.
[indent] Если бы у него были силы и двигались руки, Коран, наверное, положил бы ладони ей на плечи и сжал бы, как дрожащего котёнка или боящегося ребёнка, обнадёживающе, хотя обнадёживать было нечем. Если всё пойдёт по известному месту, она останется в незнакомой стране и хорошо, если команда корабля будет честной и сдержанной, чтобы принять её как кока до поры и не изнасиловать или воспользоваться её наивностью как-то иначе. Камень послания и крик о помощи Бриэльбаре был бы лучшим выбором, но Намара упрямая, и точно не хотела возвращаться к матери, готовая пуститься в путешествия даже без отца. Вряд ли за несколько месяцев что-то поменялось. Детская обида и сила подросткового бунта не угасали просто так, быстро и от изрядной доли страха. Эльф даже не был уверен, насколько дочь оплакивала бы его, и предпочитал не думать о возможных вариантах текущей ситуации в эмоциональном плане слишком много. Свои проблемы и бурю чувств он переваривал... известными способами: насилием, отчаянными авантюрами, и сексом - чем-то, что помогало переждать, пересидеть, а не решить вопрос. И иногда эти раны гноились и тянулись годами за ним, потому что оказывались слишком ядовиты и глубоки.
[indent] Со скрученными руками, но заботливой дочерью под боком, он успокоился. Его клонило забыться, прислонившись головой к льняным волнистым волосам, и, если повезёт, посмотреть какие-то воспоминания из одной из прошлых жизней, чтобы успокоиться окончательно и не наделать глупостей, которые заработают ему укол в сердце мечом или копьём.
[indent] - Слушай, может, ещё пронесёт. Я ни дьявола не знаю о вампирах наверняка, ну или если обгорю, но ни на кого не наброшусь - накинешь на меня мешок-другой, - Коран гоготнул. Рана уже онемела, его катало на карусели и в глазах двоились звёзды и мачты, огни масляных ламп на палубе. Матросы, оставшиеся в ночную смену, с усталым интересом обходили его и ещё пару парней по обе стороны, но ничего не говорили ни двоим тёмно-рыжим пассажирам, ни друг другу.
[indent] - И даже если мы смогли бы путешествовать дальше, меня не обуяло жаждой крови, просто близость ко мне поставит тебя в опасность.
[indent] Через слово Коран зевал. Уже не ожидая ответа, он просто бормотал свои мысли.
[indent] - Почему-то, вампиры следили за нами, - он откинул голову и глянул на клюющую носом, опустошённую Намару мутным взглядом. - Может, не за мной, а за тобой? Ты умеешь делать своей магией очень сильные штуки. Обычно они требуют тренировки, пасы руками, заклинания. А ты просто делаешь. Это необычно.
[indent] И ей надо учиться.
[indent] В ночи он бежал, позванивая тяжёлыми доспехами, через ночной лес, последний, с посланием, и в висках под гулом сердца у него стучала немая молитва: "укрой, Сеханин". Чудовища неслись, лишь чудом не нагоняя его, и он бежал изо всех сил, словно завтра не наступит, чтобы предупредить об опасности город. Круг знает, как бороться с проклятыми тварями. Колья, бегущая вода, дневной свет - что ещё? Он хорошо учил слабости врага, но всё ещё был просто воином. Мистические тайны мира были для него покрыты туманом легенд и суеверий, и последний всплох дарованной богиней силы вынес его облачком серебристого тумана вперёд катящейся волны серой тьмы. Любая секунда преимущества не была лишней. Но он устал, так устал. К моменту, когда он преодолел ограду, дух почти покинул его, и с последним дыханием он только назвал имя проклятой предательницы - Бодхи, после чего его сердце остановилось. Короткая жизнь, полная ошибок жизнь, но он вернулся в Арвандор и вернулся назад быстро. И ему следовало бы охотиться на неё, но он был слишком занят тем, чтобы творить ошибки лишние полсотни лет, живя не полезнее грязи, и не делаясь умней. С другой стороны, может, месть некогда любимой подруге не стоила испитой сполна в этот раз молодости. И поэтому он вспоминал только теперь, жизнь, и ещё одну, совсем юную жизнь рядом, спустя.
[indent] Из оцепенения ревери Корана вывели жгущие обветренные щёки первые лучи рассвета, тошнотворный запах палёной плоти, и озноб. Он разлепил покрывшиеся коркой не то слизи, не то слёз веки, но не чувствовал, что горит. У него болело всё: шея, спина, руки, зудели раны с слипшейся под тканью - бинты? - кровавой коркой. Поискав глазами людей, он увидел развеивающийся за спиной по ветру прах, и знакомый всплох волос, выгоравших гораздо светлее его собственных. Намара ткнула отца под рёбра пальцем и с облегчением выдохнула:
[indent] - Дурак ты, папа.
[indent] Тот только радостно сухо засмеялся. В этот раз ему был подарен новый день.
Отредактировано Coran (2021-08-23 12:46:59)