Гнев и страх — опасное сочетание чувств. Вален не позволял себе поддаться ни тому, ни другому, но это не значило, что их тёмные штормовые волны, осаждавшие тифлинга изнутри, не причиняли ему неудобства. Отвернись от одного — тут же попадешь в холодную хватку к другому. И, накидывая на рога глубокий капюшон плаща, словно плевок кислотой чувствуешь жжение жуткого осознания на коже — потому что еще так свежо в памяти то утро, когда ещё она, её руки застегивали фибулу и одергивали ткань, чтобы та лучше легла на плечи. Словно только вчера. И бесполезно до побеления пальцев сжимать в них медный диск с гравировкой головы единорога, рискуя его погнуть — всё равно не дотянуться, не прикоснуться, не уловить того тепла, словно сквозь густоту потока морской воды. Ещё так ярко, так по-настоящему — и так бесконечно далеко.

Всё это походило на дурной сон — один из множества дурных, мутных снов, которые гаснут поутру, стоит только открыть глаза, оставляя лишь шероховатый неприятный осадок самых неясных воспоминаний. Вот только взбаламученный ил этого "сна" никак не хотел оседать на дно. Когда он очнулся лицом в примятой траве, кровь и незнакомая белая слизь на цепе уже успели высохнуть. Порез на щеке стягивал кожу, и куртка на локте была порвана вместе с поддоспешником — только ссадина осталась от хватки клешни, которая, не будь на броне блокирующего зачарования, оторвала бы ему предплечье. Всё это было, случилось — и сном не было. Хотя таких тварей прежде даже Бездна не порождала — во всяком случае, не при нём...

Не сон. Но чувство незавершенности осталось. Так бывает, когда просыпаешься слишком рано, посреди происходящего, и не успеваешь увидеть, что было дальше. Знаешь, что что-то — было, к чему-то шло, догадываешься даже, к чему, но понимаешь с досадой, что убедиться, попасть обратно, чтобы досмотреть — уже никак. Это чувство было с ним и сейчас. Незаконченности. Неисполненности.
Даже если он видел своими глазами удар увенчанного шипом хвоста, удар, от которого не выживают. Не выживают, оставшись один на один с дюжиной чудовищ, в неизвестности междумирья, искореженного сошедшей с ума магией.
Но это был не конец.
Вален, впрочем, не был уверен — действительно ли это так, как чувствуется, или же ему просто очень хочется так думать. И не верится ни во что иное. Не верится, что такое могло случиться в его жизни дважды. Слишком глупо, слишком похоже, слишком... нечестно. Он не мог вырваться из той клешни. Не мог ведь?..

Он не спал уже вторые сутки, и всю дорогу до Уотердипа эти размышления не покидали его головы. Бессмысленные гадания, бесполезные попытки нащупать то, что неотвратимо ускользало всё дальше, оттесненное новой реальностью. Разговором с возничим, которого, похоже, никак не смущали ни рога, ни хвост подхваченного на дороге попутчика. Холодным дождём, просыпавшемся над дорогой, и вынудившем болтливого полуэльфа на время примолкнуть. Ветром и пылью, поднятой колесами пронесшейся мимо легкой упряжки из пары лошадей. Мир продолжал жить и дышать, шелестеть травой, скрипеть уключинами телеги — и казалось, что ничего в нём не изменилось.
Только в его мире изменилось всё. И оставалось не так уж много времени до того, как Вален начал понимать, что и насчёт остального мира он не прав.

Уотердип был другим. Словно нарисованным новыми красками. Тифлинг спрыгнул с повозки незадолго до городских ворот, не желая задерживаться на осмотре — но на площади за воротами придержал шаг и отошёл в сторону от потоков народа, чтобы осмотреться. Он не был здесь — сколько, от силы полгода? — и всё успело так измениться... Остов был прежним, повороты, камни мостовых и зданий, — но всё остальное... вывески, драпировки, названия... Среди всего этого лишь изредка проблескивало то, что было ему знакомо. И на фоне совершенно нормального — ладно, по-уотердипски нормального магического фона это казалось невозможно диким. Что произошло? Когда это успело произойти?..
Ни один карманный мирок божества, наполненный его прихотью и причудами, не уместит в себе почти два дня пути с полями, лесами, окрестными деревушками и всем бурлящим многообразием такого примечательного места, как Уотердип. Даже Сигил был... далеко не так велик, и просторен в совершенно другом смысле измерений.

...когда повозка подъехала к воротам, был разгар утренней торговли. Теперь же стремительно вечерело, затягивая улицы сумраком по мере того, как солнце соскальзывало всё дальше за грань океана. Разномастный и потрёпанный, постоянно достраивающийся и перестраивающийся Портовый район не мог похвастаться хорошим уличным освещением — но, по крайней мере, на его хаотично переплетающихся улочках проще не привлекать к себе лишнего внимания: тут полно было других таких же мрачных фигур в плащах, укрывающих от недоброй пока, пронизанной сырым морским ветром погоды. Но если они, наверное, шли по каким-то своим делам, то Вален брёл по улице без какой-то особой спешки и стремления. Стоило бы, наверное, поискать таверну поприличнее, поесть наконец да поспать — но холодная хватка неверия и напряжения мешала даже думать о том, чтобы закрыть глаза. Словно, стоит ему это сделать, и всё вокруг снова исчезнет, а он сам окажется... где?..
И когда?..

..."Тебя так давно здесь не было," — седовласая пожилая полуэльфка поднялась ему навстречу с высоких ступенек крыльца, на которых сидела, наблюдая за еще светлой вечереющей улицей. Голос её был надтреснут, а щеки дрябло обвисали сеточкой морщин, но Вален узнал её. Алфирь-цветочница, та юная девушка, что жила в доме на углу и всем печальным на своём пути дарила цветок с самой светлой улыбкой, напоминая о доброте в мире — стояла перед ним, растерянно и грустно улыбаясь: постаревшая, выцветшая, увядающая. — "И ты совсем не изменился..."

"Прошло уже сто десять лет... Вся моя жизнь — прошла."

Он ушёл быстро, не позволив себе даже толком рассмотреть дом, давно перешедший в чужие руки и обзавшедшийся надстройкой третьего этажа, на балконе которой была по-простецки натянута верёвка с вывешенным бельём. Ушёл, чтобы не смущать ни себя, ни её, надеясь, что эта случайная встреча быстро выветрится из её памяти, забудется, как случайный сон. И — потому что сам не знал, что ему делать с этим осознанием.

И что ещё он надеется увидеть в тех местах и переулках, которые тогда — совсем недавно! — что-то значили.

Он не был ещё только на пристани, что прогулочной полосой уходила в море на границе района Замка. И непременно бы вышел к ней уже в самой темноте, если бы не...

Паутина магии облепила тифлинга внезапно, поднимая из глубины души обездвиживающую, захлестывающую волну паники, в которую воем вплелись потерянность и боль — пережимая горло, оглушая его собственным сердцебиением, заставляя шатнуться и с тяжелым хрипом привалиться плечом к стене, отступая на шаг назад и сгибаясь, словно его повалили на землю в чужом дворе Сигила и пытаются запинать, оставляя лишь такую возможность защищаться. Паника остро пульсировала в висках, слепила мысли потоком огня: инстинкт бежать от всего самого страшного, что могло в его жизни случиться, ударами гонга звенел в голове. Вален заскрипел стиснутыми зубами, зажмурившись и сопротивляясь этому ощущению — ладонь его, подрагивая, сжала пальцы на древке цепа, закрепленного в кожаной петле на боку. Ему был знаком такой страх. Беснующийся на поле боя балор способен одним своим видом внушить его многим, заставив дрогнуть и броситься прочь, спасая свою жизнь от ударов огненного хлыста. Сломить решимость в ком угодно...
Но не в нём.

С демоническим рыком, глухим раскатом грома набирающего громкость в глубине глотки, тифлинг оскалил зубы в раззявленной пасти, и глаза его блеснули алым, отражая вспышку гнева в тёмной крови — безумнее, беспредельнее страха.
И, замахиваясь сорванным с петли цепом, одним слепым прыжком рванулся в переулок, чтобы уничтожить источник этих съедающих его заживо чувств.

Замах цепом пришёлся на старую кирпичную стену здания, задевая её на излёте и отбивая мелкую крошку с пылью, секундным облачком закружившейся в воздухе. "Изгоняющий демонов" был оружием особого толка — выкованным так, чтобы переводить в удар всю силу своего владельца, сокрушая, разрывая, ломая даже копья, прогибая броню и выворачивая из рук мечи, не терпя сопротивления. Даже драконья чешуя рано или поздно сдавалась этой силе. И Вален знал, как вести эту силу сквозь паутину боя, знал, как наращивать ее удар за ударом, как сотворить своим телом водоворот стали и боли, ни на мгновение не прекращая движения... Ярость помогала; ярость становилась движущим элементом, мощью, несущей ввысь и вдаль, подобно самым сильным крыльям. Ярость, которой он позволял кипеть, наполнять каждую мышцу до тугого звона, но никогда — овладевать разумом. Почти никогда.

Сейчас эта ярость выдрала его из плена заклинания, заставляя хватку страха развеяться прозрачным взгляду дымком, — и, разбившись о стену здания, на которой осталась заметная трещина, стремительно опала, словно уходящий вслед за луной прилив. Вокруг не было войны. За пределами страха не пахло опасностью, не крутило нервы ощущение близкого удара. Стремительно развернувшись с глухим, погашенным тканью ударом хвоста, забившегося под полой плаща, тифлинг сузил глаза, вернувшиеся к своему нормальному отблеску льдистой чуждости, настороженный от рогов до пяток в адрес невысокой фигуры в мантии. Взгляд Валена метнулся по лицу, по волосам — эльф, хм? Маг, что очевидно; сдерживая подкатывающее к рёбрам изнутри желание прыгнуть и ударить снова, тифлинг тряхнул цепом, перехватывая его одной рукой — на первый взгляд, не по-боевому. Зачем этот... в фиолетовом пытается заговорить ему зубы? Отвлекает? Что только что произошло?.. Кроме очевидного.

— Зачем ты бросил в меня заклинание? — требовательно перебил Вален охрипшим голосом, запавшим от долгого молчания, едва потревоженного рыком, и норовисто при этом дёрнул подбородком, толком даже не слушая, не вникая в слова эльфа с того момента, как уловил, о чём вообще тот ведёт речь. Кабаки, еда, утка... Он в своём уме? Но сбежать не пытается — пока что; это правильно, всё равно ему бы не дали. Держа мага в поле зрения, тифлинг не двигался с места, тёмной тяжелой тенью с покрытой капюшоном головой возвышаясь в полумраке тупика, в полной готовности к тому, что безвредность мага — выбившего себе пару очков доверия тем, что не воспользовался шансом ударить по противнику чем-то более мощным, чем страх, — окажется мнимой, и придётся действовать стремительно, перебивая его плетение или блокируя то, что ещё эльф надумает кинуть. Цеп, взятый одной рукой, позволял сделать тычком как раз одно такое, не самое сильное, но очень далеко достающее движение...

От секундной паузы, с которой маг прислушался к улице, словно ожидая чего-то от смешивающихся там звуков шагов и голосов, тифлинг нахмурился пуще прежнего, недобро морща лоб — в настороженности следя за каждым движением эльфа и гадая, зачем тот заговаривает ему зубы, выплетая фразы из слов со всей сквозящей из них начитанностью, которая не поблекла даже в таком, мягко говоря, не самом радушным ко всяким умникам месте. Впрочем, это только на первый, самый примитивный взгляд. Что же на самом деле забыл здесь такой приличного вида маг, и в чем его задумка — "случайно" задеть заклинанием, броситься извиняться, куда-то приглашать для... компенсации?.. — ещё предстояло выяснить. Вален не спешил с выводами.

А вот пьянь на этой улице — спешила. Зря.

Тифлинг стрельнул взглядом на звук, поверх макушки эльфа внимая этим не самым умным людям, которым алкоголь и чувство братского плеча внушали совершенно ложную убежденность в своём праве. Зуд ярости в глубине костей еще не стих весь, но, в общем-то, именно по этой причине Вален и не спешил реагировать, стоя без движения — даже хвост его замер, подрагивая самым кончиком, выдающим за этой бездвижностью сосредоточенную готовность действовать. И только взгляд снова холодным прицелом сместился на эльфа, когда тот, отступая, впечатался в Валена спиной — неожиданно бестолково для всего того, что тифлинг уже успел надумать и заподозрить.

"Ну что же ты их-то не напугаешь?.."

Но маг медлил, хоть и выставил руки, жест недоумения которых превратился в защитный и вполне способный что-нибудь эдакое сотворить. Вот только пьянчуга, взявший в их сторону дрейф на винных парах, не собирался давать остроухому много времени на раздумья — зачем бы оно ему вдруг не понадобилось. И это была не та ситуация, в которой Вален мог и бы дальше молча стоять.

Змеиным броском из под плаща свободная от хвата на цепе рука тифлинга впилась пальцами в предплечье матроса, до такой степени сдавливая в зародыше его намерение пристать к магу, что небрежно булькающие в горле того попытки переубедить строптивую "куколку" как-то разом хрипло схлопнулись, перерождаясь в короткий, возмущенный возглас боли.

— Он же сказал, без рук, — вкрадчиво напомнил Вален, оттесняя в сторону эльфа, к которому ещё остались вопросы, — и взгляд, ужаливший искоса, предостерёг того не пытаться сбежать. Ровно на удар сердца, прежде чем тифлинг выкрутил руку противника, заламывая ту ему за спину до нового гневного вопля, и крепким пинком отправляя бузотёра на колени в подворотенную грязь.

И с рук ему это, конечно же, не сошло.

Участок улицы перед их закутком между домами разом зашумел — "ээ-э!", "ты чё?!", "ты оборзёл?!" и еще несколько нелестных эпитетов, преимущественно вовлекавших рога, заметить которые даже в позднем вечернем полумраке под обвисающим на них капюшоном было не так уж сложно, — и пришёл в движение. Их численное преимущество, может, чем-то бы и помогло — если бы только пьяным головам дали всё то же время его реализовать. Но тифлинг снова напал первым.

Удар древком цепа по предплечьям, и едва вынутый кинжал летит в грязь, а схвативший его с подвыванием оседает, хватаясь за наверняка треснувшую, если не сломанную кость. Локоть, впечатанный в подвздошье, и от острого края налокотника не спасает потрепанный дублет, на несколько секунд заставляя схлопнуться дыхание и отгоняя излишнюю воинственность. Пригнувшись и пропустив над загривком кулак, Вален рывком всадил другому нападающему в живот рогатую голову и взмахом цепа понизу подсёк ещё одному ноги. Пинок, удар, еще удар, снова тычок древком цепа, сиплое завывание, звуки рвоты — кому-то явно стоило меньше пить, — маты, хруст, снова вой; звон меча, заблокированного между цепом и наручем — и отлетевшего в сторону вывернутым из руки, когда совершенно неприличный удар сапогом между ног останавливает того последнего, с грязными руками, и снова отправляет валяться и ненавидеть жизнь на землю. Вален, коротко фыркнув носом, отступил на два шага, чтобы никто из вполне живых, но крайне деморализованных противников до него не дотянулся, и удобнее перехватил цеп, через плечо вполоборота обращаясь к эльфу:

— Если ты хотел отсюда убраться, то самое время — сейчас, — тифлинг качнул головой на шевелящихся и пока безуспешно пытающихся ещё что-то из себя изобразить матросов — брань и плевки никак не становились исцеляющими заклинаниями, — с намёком на то, что долго вот так валяться наверняка не входит в их планы даже на такой грубо прерванный вечер.

"Спросить, что к чему, и правда можно в месте поприличней".

[indent] Вообще Щегол к спиртному относился с некоторым подозрением: какого бы градуса оно ни было, в определенный момент движения у принимающей стороны становились будто размазанными, пальцы неловкими, язык неповоротливым, а голова что чугунок с жиденькой весенней похлебкой - в ней может что-то и плавало, но чтоб выудить что-то слаще залежалой морковки приходилось приложить усилия. Так что обычно... ну, большую часть времени, Щур если и пил, то совсем немного - кружка пива за счет заведения и хватит. А если кто-то желал поблагодарить его за приятный вечер, так в кабаках подавали еще и еду - вот от нее он никогда не отказывался.
[indent] Так бывало обычно, но сегодня был вроде как знаменательный день. Грустный даже спустя несколько лет, но все особенный. И хотя то озеро тоски и обиды давно измельчало, став лужей, Щегол наступал в нее каждый раз. В этот раз ему повезло, можно сказать. Место где он договорился на пробное вечернее выступление было очень симпатичным, а посетители, которых было много, довольно разношерстными. И значит можно было не ограничивать себя в выборе песен. Главное было поймать походящий момент, когда звуки голосов ненадолго стихнут и дать струнам звучать.
[indent] Он не разменивался на лирические баллады или печальные песни над которыми нет-нет да вздохнет даже самых прожженый наемник. Под разудалый мотив, который Щегол выбрал для того чтобы начать, славно было танцевать, хлопать в ладоши или притоптывать в такт ногой. Многие так и не смогли усидеть на месте. Песня была довольно известная, но имя автора так давно затерялось, что ее уже давно считали народной. А раз так, то куплетов в ней было великое множество, а еще они разнились от города к городу и от барда к барду, ведь каждый считал своим долгом добавить еще немного от себя. Щегол исключением не был.
[indent] Вслед за первой песней он запел вторую, потом третью. Четвертую - с передышкой на глоток воды. И так без конца, пока пальцы не начало саднить от струн.
[indent] Он решил сделать перерыв и вот тут чьи-то крепкие руки его и сцапали. Нет, никто не пытался его обидеть или что-то вроде того. Просто одна веселая компания очень настойчиво звала его присоединиться к ним, а он не услышал, так что они решили действовать наверняка. Его сверстников там было всего двое, а остальные в лучшем случае годились Щеглу в отцы, но он решил что не стоит воротить нос, тем более что вели они себя довольно доброжелательно хоть и были несколько пьяны. К тому же почти все они них щеголяли черно-золотыми плащами городской стражи. С такими господами стоило дружить, глядишь они в случае чего замолвят словечко или подружат тебя с кем-нибудь еще. Чего Щегол не учел, так это того, что у стражи глотки луженые не только для того чтобы подхватывать и подпевать его песням (немного не в тему, зато от души), но и для того чтобы пить. Меньше чем за час в этой компании он захмелел насколько, что повесил лютню на крюк рядом с чьим-то тяжеленным даже на вид мечом. Пусть его оружие и не было таким смертельным, но оно тоже могло разить в самое сердце. Еще после двух кружек, он вдруг волшебным образом перестал чувствовать собственное опьянение, позабыв про этот опасный симптом. Голова была легкой и пустой. А там где ничего нет рано или поздно появляется что-то.
[indent] В случае Щегла это почти всегда происходило рано.
[indent] Стоило только зацепиться за чьи-то слова, и пошло-поехало.
[indent] - Вот что я тебе скажу, дяденька, - сообщил Щегол, хлопнув по плечу одного из старших стражей, который минутой ранее шутил, что вот надоест ему эта работенка и он подастся в шуты к какому-нибудь лорду. Посмотрел ему в глаза, улыбнулся во весь свой рот, а потом бессовестно воспользовался чужим коленом, чтоб птицей вспорхнуть на стол. Чуда в этом было сразу три: он не потерял равновесия, не наступил ни во что хрупкое вроде тарелки и, самое главное, оказалось что никто не был против такого выступления.
[indent] - Вот что я тебе скажу, дяденька, - повторил он, потянувшись так что хрустнули кости. Ритм который он отбивал ногой как землятрясение расходился по всему столу - пиво в кружках шло дрожало и расходилось кругами.
[indent] - Шутовство работа паршивая, как ты не посмотри. Да, ты вроде бы сыт, одет и обут и у тебя почти всегда есть крыша над головой, но... тут вот какая петрушка.

Когда ты шут тебя вечно бьют,
считая что это за дело.
Один мой друг слишком честен был
и это кого-то задело.
Другой приятель шутить был горазд
Такие отмачивал корки.
Три палки в день полагалось ему
И то без учета порки.
Был третий хорош в своем ремесле,
Да только хозяин помер.
А новый решил, что иметь шута
это смертельный номер.
Когда ты шут тебя вечно бьют:
за то что молод, за что что смел,
за то что уже постареть посмел!
Корочеговоря
работенка так себе,
не со-ве-ту-ю-ю-ю!

[indent] На этих словах Щегол хотел было изящно спрыгнуть со стола, но координация подвела его и он, поскользнувшись на чем-то масляном, полетел клювом вперед.
[indent] Навстречу приключениям и полу.
[indent] Этой встрече, к радости Щегла, помешала банальная случайность. Стечение, так сказать, обстоятельств. Ее некоторое время Щегол думал за что же это ему так посчастливилось уцепиться рукой, ведь никаких крюков или палок в воздухе в этой части зала раньше не наблюдалось.
[indent] А потом палка зашевелилась и Щегол наконец открыл глаза, которую успел зажмурить перед падением. То за что он ухватился рукой оказалось рогом и все бы было ничего если бы этот рог висел, скажем, на стене. А не рос прямо из головы у какого-то здоровенного рыжего типа.
[indent] - Прстите, - успел булькнуть он, поспешно сползая ногами на пол, но так и не додумавшись разжать пальцы.
[indent] Что-то хлестнуло его по ноге чуть выше сапога и Щегол успел подумать что-то вроде "мамочки" еще до того как понял что эта штука внизу - чей-то хвост.
[indent] Судя по тому какой хохот стоял у него за спиной - следующий куплет для песни стоило писать с себя.