Ночное небо, щедро мерцающее звёздами, будто бриллиантами, рассыпанными по чёрному бархату, и треск лагерного костра любого настроили бы на лирический лад, но только не Макоса. Он расстелил на походном столе карту местности, рядом положил развёрнутые свитки с донесениями культистов, снятыми с трупов гонцов, и теперь внимательно изучал всё это богатство. Сгусток яркого пламени, знойно-рыжий, величиной с гадальный шар, висел в воздухе рядом с его головой, облегчая чтение в темноте. Кончик хвоста чернокнижника спокойно мотался из стороны в сторону. Макос выглядел настолько погружённым в своё дело, что, казалось, вся конница и рать Невервинтера не смогли бы его отвлечь. На самом деле здесь как-то справлялись и без них, но он просто не мог заставить себя пройти мимо. Слишком много всеобщих трудов вложено в это противостояние, слишком много жертв было принесено ими всеми. Даже разбитые наголову, поверженные в прах, эти чудовища поднимались вновь и вновь, устраивали резню в не способных защитить себя деревнях и угоняли в плен тех, кто сдавался.

— Нам необходимо совершить налёт на тюрьму Культа, она расположена здесь, — он отметил пальцем нужную точку. — И ехать туда на лошадях не получится, мы будем заметны издалека. Нужно сначала украсть одежду у кого-то, желательно настолько высокопоставленного, что его визит в тюрьму не выйдет за рамки дозволенного и не покажется странным. Предлагаю обокрасть тэйских волшебников, даже у культистов хватает ума не спорить с ними. И забирать рабов им позволено в любом количестве.

Тиамат и её последователи были достойными противниками, недооценивать их отнюдь не следовало. У Макоса аж кровь закипала от того, сколько душ они загубили в своих ритуалах, сколько судеб сломали. А ведь его тело было мертво и существовало за счёт некромантии, оно давно утратило возможность столь бурно реагировать на что-либо. Он хотел убивать, и чем больше — тем лучше, мир чище станет без таких тварей, сумасшедших фанатиков драконов и их извращённых, издевающихся над природой творений. Он с трудом сдерживался, чтобы эта жажда кровопролития не затмила для него стремление спасать. Если он позволит ненависти, мести, ярости взять верх над собой — для него в ту же минуту всё будет кончено.

В лагере не ожидали увидеть ни Макоса, ни Райну. Они были уверены, что он занят в совсем другой стороне Берега Мечей. Или охраняет сам Невервинтер, с завидной регулярностью превращающийся в мишень для самых разных монстров и безумцев. Тронутые Колдовским Мором постоянно стремились заставить мирных горожан разделить их печальную участь, и последователи лорда Нашера всё ещё заявляли свои права на корону. Макос чувствовал, что должен был разорваться всюду, и непременно всё успеть, возможность неудачи даже не рассматривалась. Даже если Неверэмбер не требовал от него абсолютной исполнительности — Макос не умел полагаться на других и не чувствовал себя хорошо, если не проверял лично каждый момент. Он, возможно, был уж слишком неравнодушен к городу, который вскормил его и принял как равного всем остальным, рождённым не от демонов и дьяволов, не отверженным лишь за одну внешность. Хотя было в этом и что-то ещё, что-то личное. Макос любил Невервинтер и восхищался им, всегда восстающим из пепла, как бы ни пытались его растоптать. Интуитивно чуял некое глубинное сродство — сам Макос тоже всегда возвращался, даже будучи повержен в бою. Возвращался с новой, окрепшей решимостью стать лучше, превзойти себя прежнего, не допустить прошлых ошибок. Правда, не все соглашались дать ему второй шанс, Целеста, вот, не хотела ни в какую, да и с остальными его отношения охладели. Уверенность и отвага Макоса появлялись из ощущения нужности и важности. Ради своих он был готов абсолютно на всё... вот только, увы, именно его беспринципность их и отталкивала. Макос, не моргнув глазом, обменял жизнь беззащитного существа в клетке на воскрешение Целесты, и обмен он видел совершенно справедливым, а Целеста прокляла его за это. Нет, свою ошибку Макос так и не понял, не признал. Он бы никогда и ни за что не смирился с её смертью, и он применил то, чем владел — чернокнижные чары, опасно наполненные злом. И его обвинили в том, что он перестал отличать хорошее от дурного. Макос отлично подмечал настороженность и недоверие во взглядах товарищей. Они ранили его, и даже удар меча, что отправил его суть восстанавливаться в филактерию, не причинял столько боли.

— Надеюсь, ваш маг не подведёт нас в приготовлении зелья превращения, потому что в своём настоящем облике мы за тэйцев никак не сойдём, рогами не вышли, — Макос вздохнул.

Лунного эльфа, что сопровождал Райну, он не знал, и, честно признаться, не горел особым желанием сблизиться. К счастью, Райну, кажется, устраивали их сугубо деловые отношения, и пока она не настаивала на том, чтобы они непременно ладили. Макос вполне признавал интеллект её друга, и некоторые беседы с ним получались весьма познавательными, но говорили они мало. Впрочем, все союзники Райны выглядели личностями уникальными, но сложными и проблемными, если выбрать неправильный подход к ним. Разношёрстный отряд, тем не менее, выглядящий как прекрасно отлаженный механизм... за подобные вещи Макос и ценил бродяг Берега Мечей. Они удивляли, забавляли и неизменно выручали из всех тяжёлых или деликатных ситуаций. А иногда ему казалось, что побеждают они за счёт невозможности, абсурдности.

Подпись автора

Чем Зло сокрушать, мне сказали, ты лучше беречь Свободы и правды крупицы в душе научись... Но те, на кого поднимал я свой мстительный меч, Уже не загубят ничью беззащитную жизнь.

Я буду смотреть издалёка на пир мудрецов. Пир праведных душ, не замаранных чёрной виной. И тем буду счастлив, поскольку, в конце-то концов, Туда соберутся однажды спасённые мной.

Немалая доля выдержки Макоса ушла на то, чтобы не вздрогнуть и не отступить на шаг. Он не понимал, как реагировать, и вообще это больше смахивало на дурную шутку, чем на правду. Кажется, Райна была единственной за всю его жизнь, кто назвал его вслух красивым. Даже матери было трудно смотреть на него долго. Целеста и Зуна называли его внешность интересной и интригующей, но привлекательной — никогда. Макос попросту смирился со своим обликом и перестал обращать на него внимание, потому что ценили его за другие качества. Когда привыкали к этой красной коже, безобразным наростам на лице, огромным рогам и странному разрезу глаз. Но зеркал Макос по-прежнему избегал, как и в детстве, хотя и давно перестал прятать своё выдающееся безобразие за тканью одежды — капюшонами, масками, куфией и тому подобными предметами. Привыкнуть к тому, что ему не нужно себя стыдиться, стоило ему большего труда, чем сражать драколичей огненными шарами или драться с полчищами нежити. Макос вовсе не считал, что всем тифлингам не повезло, бывали очень удачные сочетания. Пророчица Вэнифер из Культа Вечного Пламени, при всём её дурном характере, была настоящей красавицей. Чернокнижница Коралисса, которую он время от времени видел в Протекторате — тоже. А он, вот, урод. И всегда считал, что, хотя и доказал своё право жить в Невервинтере поступками, всё равно пугает обывателей, да и кое-кого при лорде Неверэмбере тоже. Этого было недостаточно, чтобы заставить Макоса покинуть город, но являлось не последней причиной, почему его в собственно Невервинтере было практически невозможно найти, так как он постоянно бросался то на одну миссию, то на другую, и забирался то в Андердарк, то в Долину Ледяного Ветра. Туда, где смотрели только на его боевые таланты, а так будь он хоть перевоспитавшимся орком в боевой раскраске, хоть чистокровным юань-ти — без разницы. Многие недооценивают, как эстетические вкусы сильно влияют на сознание, потому что, если тебе в чьём-то присутствии дискомфортно, ты не будешь ему или ей рад, как бы полезно и выгодно ни было сотрудничество.

Сейчас не время об этом размышлять, он должен сосредоточиться на работе. Пока Сэнд обстоятельно и даже немного занудно рассказывал, что ему там нужно для приготовления снадобья, Макос смотрел туда, где среди пустошей и скал таилось зло, готовое вцепиться когтями в Фаэрун. Они призывали злых драконов и сбивали с пути истинного добрых — или попросту убивали тех, кто не соглашался к ним примкнуть. Они грабили и убивали без разбору всех, кто вставал у них на пути. И, пока Макос мог встать у них на пути — всё остальное его не заботило. Он никогда не ждал, что ему поставят памятник, и что о нём захотят молиться, не добивался признания, просто делал своё дело.

Всё глубже и глубже погружаясь в одиночество и начиная довольствоваться этим.

— Вы действительно собираетесь пытаться мирно договариваться с теми, кто призывает себе на службу демонов и дьяволов, а затем натравливает их на мирных жителей и защищающую их стражу Невервинтера? Я не предлагаю просто украсть вещи, я собираюсь уменьшить численность тэйцев на Фаэруне десятка на два, — скрестив руки на груди, сказал Макос. — Они, в конце концов, не будут церемониться с нами.

Он недобро усмехнулся. Макос действительно изменился, ему всегда хватало жизненного цинизма и прагматизма, его никогда нельзя было назвать добрым и мягким, но такого выражения лица у него прежде не было. Он словно бы не только задумал что-то каверзное, но и с удовольствием предвкушал это. Что-то неподдельно его вдохновило, у Макоса даже глаза заблестели.

— Если у нас всё получится так, как мы задумали, то вскоре наш лагерь сможет насладиться зрелищем того, как Культ Дракона и тэйцы убивают друг друга.

Наблюдать за тем, как враги истребляют сами себя, и впрямь исключительная радость, но все хлопоты она окупает сторицей. Правда, выдавалась редко, ведь их противники, увы, отнюдь не идиоты, и достаточно было допустить даже крохотную ошибку, чтобы они сложили два и два.

Кстати, об ошибках.

— Но вам действительно хватит высокомерия, жестокости и дерзости изображать из себя одного из Красных волшебников достаточно долго, чтобы втереться к ним в доверие и получить доступ к тюрьме?

В себе Макос не сомневался. Ему приходилось марать руки и выполнять весьма грязную работу даже для лорда-протектора. От таких поручений воротили нос Целеста и Нокс, Лину и Минск, даже Зуна, даром что разбойница, привычная наживаться, облегчая чужие кошельки. О Компаньонах Холла и вовсе речи не шло, Макос такие подробности своей бурной истории им даже не рассказывал, чтобы не травмировать впечатлительную психику. А то ещё, чего хорошего, сочтут, что он недостоин находиться рядом с ними. Это после того-то, как Макос помог им отправить лорда Бафомета обратно на дно Абисса.

Обвиняющий голос Целесты, непоколебимо уверенной в её правоте, истового клирика Селуны, до сих пор иногда звучал у него в ушах. Макос — чудовище. Суть иногда соответствует наружности. Для неё форма существования, подобная той, которую он выбрал — мерзость, проклятие, грязь. Она чувствовала себя обесчещенной как жрица и униженной... А ведь он был именно таким, и был так давно, что для него уже не осталось пути назад. И в день, когда он смирится с этой правдой, он перестанет бороться.

Подпись автора

Чем Зло сокрушать, мне сказали, ты лучше беречь Свободы и правды крупицы в душе научись... Но те, на кого поднимал я свой мстительный меч, Уже не загубят ничью беззащитную жизнь.

Я буду смотреть издалёка на пир мудрецов. Пир праведных душ, не замаранных чёрной виной. И тем буду счастлив, поскольку, в конце-то концов, Туда соберутся однажды спасённые мной.

Макос улыбнулся уголками рта — зрелище лишь чуть-чуть менее редкое, чем снег в Чалте.

— Я всё же прагматик. Если противники заняты грызнёй между собой — это дарит возможность заняться чем-то другим, полезнее махания мечами и швыряния заклинаний. Например, укреплением обороны. Между разными звеньями Культа Дракона, кстати упоминая, и без того нет стабильного мира. Я слышал, что как-то раз их испепелил союзный же дракон. Что не поделили — не помню, но история нашумела.

Макос посмотрел на соратницу буквально по-новому, так, словно удивлялся, почему при столь бурном образе жизни она вообще до сих пор цела и невредима. Условно невредима, что есть — то есть, и всё же. Он, конечно, немало о ней слышал, но явно далеко не всё. Бывший член Девятки Невервинтера, победительница Короля Теней, та, кто якобы — а, может, и правда, — уничтожила окончательно Повелителя Костей Миркула. А что ещё? Как много Макос о ней не знал? Конечно же, из сторонних источников не получишь так много информации, как от непосредственного участника событий. Райна интриговала, пожалуй. Его отряд, конечно, тоже много где побывал и немало повидал, но в мир мёртвых они пока ещё не спускались, это точно. Болтовне сплетников и сладким песням бардов Макос был не склонен верить после того, во что они превратили его собственные странствия. Их послушать, так он впадает в неистовство и приносит врагов в жертву, а Дзирт До'Урден разорвал Демогоргона голыми руками. А кто-то клялся и божился, что Кэтти-бри по воле Миликки призывает гигантских боевых единорогов. Впрочем, поскольку леди Райна и впрямь оказалась выдающейся личностью, Макоса теперь подмывало разузнать, какая доля слухов и легенд истинна. В крайнем случае он поделится с ней многочисленными россказнями, и они посмеются. Ну, в самом деле, не идти же бить многочисленных пустобрехов, поди ещё отлови всех до последнего.

— Вы думаете, они всё ещё вас помнят? Мы все для них одинаковы — потенциальные рабы или корм для их ручных монстров. Я не был в самом Тэе, но сыт по горло тэйцами, — весьма красноречиво поморщился Макос. — Когда нам пришлось разбираться с Кольцом Ужаса Валиндры Шэдоумантл, их там были орды. И они постоянно поднимали мёртвых.

Он вспомнил период вынужденного общения с Ратом Модаром, и его аж передёрнуло. Несмотря на все заверения, этот велеречивый и хитрый волшебник оказался не лучше своих собратьев. Рат Модар так старался решить свой конфликт с Сзассом Тэмом, что и впрямь в немалой степени постарался ради армии Невервинтера... только чтобы получить преимущество и обратиться против всех. Он обратился против них всех, чтобы призвать Королеву Драконов на Фаэрун и обрести великую силу. Кстати, этот мерзавец всё ещё жил и здравствовал, плёл свои козни где-то там, на полях сражений. Макос, как и многие другие бойцы Невервинтера, мечтал однажды добраться до этого лицемера и лжеца — и позаботиться о том, чтобы Модар никого больше не обманул.

— У нас тогда были тэйцы-союзники, и знаете, что? В конечном счёте они, разумеется, предали нас. Я бы не хотел негативно судить о целой нации, но их поведение говорит само за себя. Они выдавали себя за беглых, презираемых своими за более терпимые и миролюбивые взгляды, либо говорили о том, что хотят реформировать Тэй, чтобы он перестал выглядеть в глазах остального мира абсолютным злом... Я и поверить не могу, что мы на это купились. Вероятно, очень уж нам нравилось верить их россказням. С тех пор я настаиваю, что хороший тэец — это мёртвый тэец.

Макос озвучил это со всей твёрдой категоричностью человека, у которого нет ни самой крохотной и завалящей причины пересмотреть отношение. Он заявил своё мнение как тот, у кого оно выстрадано какой-то личной болью и многократными потерями. И полуденный свет бледного солнца на чёрных скалах и белых сугробах врезался в память, и короткие доклады о том, что в армии зомби видели восставшие трупы тех, кого накануне пришлось оставить позади, отступая на позиции. Лица, на которых больше не появится признаков узнавания прежних товарищей и побратимов. Отупевшие, мёртвые, ничего не выражающие рожи.

Тем, кто выбрался, сбежал, проклиная всё и вся, следовало бы на коленях просить прощения у несчастных за то, что бросили, допустили сделать из них покорных кукол, гниющих на ходу, нередко лишённых конечностей. Те, которые без рук, просто шли, шатаясь и уныло постанывая. Безногие — ползли, являя собой зрелище убогое, достойное жалости, но и тошнотворное в то же время. Тэйцы заслуживали миллиарда долгих пыток за одно лишь это издевательство над всем нормальным, честным и святым. Вряд ли они чему-то научатся, кроме новых леденящих кровь способов надругаться над пленниками в бесчеловечных псевдонаучных экспериментах, поэтому стирать под основание следовало весь Тэй. Некого там щадить.

— А что вам довелось повидать? Не расскажете?

Он действительно был готов слушать, процесс приготовления зелья явно выглядел весьма не быстрым, и в зрачках чернокнижника появилось странное выражение — как у малыша, которому вот-вот поведают красивую волшебную сказку, пусть местами и жестокую, и пугающую, где приходится кого-то выручать, сражаться против жестоких тёмных рыцарей в их зловещих твердынях и повергать в прах лордов демонов. Хотя сам Макос испытал более чем сполна, чтобы прекрасно знать — ничего в приключениях романтического нет, часто это долгий, хлопотный, порой бесплодный, очень часто не окупающийся справедливым вознаграждением, а нередко ещё и отнюдь не такой благородный, каким кажется наивным юным умам, труд. Кто-то преуспевал — и мог безбедно жить до старости, а кто-то пропадал в первой же вылазке, и ни родные, ни друзья не имели ни малейшего понятия, где вообще лежат останки.

Подпись автора

Чем Зло сокрушать, мне сказали, ты лучше беречь Свободы и правды крупицы в душе научись... Но те, на кого поднимал я свой мстительный меч, Уже не загубят ничью беззащитную жизнь.

Я буду смотреть издалёка на пир мудрецов. Пир праведных душ, не замаранных чёрной виной. И тем буду счастлив, поскольку, в конце-то концов, Туда соберутся однажды спасённые мной.

Макос подавил было смешок, но спустя секунду всё-таки не выдержал и расхохотался. Это был самый настоящий смех висельника. Ну, конечно же, он знал, кто такой Аммон Джерро, быть чернокнижником и не иметь об этом понятия было по меньшей мере прискорбным невежеством, а в худшем случае — фатальной ошибкой. Личность этого человека, окутанная тайной, и немалые таланты, ещё преувеличенные благодаря фантазии испуганного народа, оставили весьма своеобразный и неровный след. Макос бывал в Бааторе, получил довольно богатое представление о местных жителях и не питал иллюзий — Аммон Джерро, готовый заключать союзы с кем угодно ради того, чтобы получить как можно больше силы, был монстром во плоти и, возможно, не так уж далеко ушёл от Короля Теней. Во всяком случае, его тёмная извилистая тропа могла привести Аммона туда же — к утрате рассудка и человеческого облика, зато приобретению непомерного могущества и жажды разрушать. Ему со скрежетом зубовным желали корчиться в агонии бесконечно, он стал притчей во языцех, и Макос с некоторым даже изумлением осознал — были баатезу, боящиеся человека. Всего лишь человека. Вот чего достиг Аммон Джерро, какие бы противоречивые толки ни ходили о нём по Фаэруну.

— Про чернокнижника Джерро я знаю многое, и всё — сплошь дурное. Видите ли, баатезу до сих пор помнят Джерро, леди Райна, — отвеселившись, сообщил Макос. — У них долгая память, и питает её мстительность. Мелочно для вечных созданий вроде них копить ненависть против нас, жалких смертных, но они делают это. В их жизнях, полных бесконечной резни и борьбы за власть, выход на поверхность — отдушина, а охота — развлечение. Аммон Джерро был достаточно гениальным, или глупым, или то и другое, чтобы перейти дорогу и наступить на любимые мозоли многим из них. Я ходил по его путям, но не повторил их.

Его мир серьёзно и необратимо менялся, тем ощутимее, чем больше Макос получал информации об Аммоне Джерро. Он получил яркий ориентир, идеально выточенный образец — того, как не надо делать, и каким он, Макос, не хочет быть, что бы с ним ни произошло. Он не настолько не различал средств, допустимых ради великой цели.

— К счастью, я не Аммон Джерро, и, надеюсь, никогда им не стану. Для нас персона Джерро — одиозная, эксцентричная, но во многом служащая примером. Тем не менее, у чернокнижников нет Академии и нет общих для всех правил. Если нам достаточно везёт — мы находим наставника, или, как было в моём случае, наставник находит нас, если нет — получается по-разному, но никогда хорошо. Кто-то находит в странствиях древние фолианты чёрной магии и решает попробовать, кто-то случайно становится наследником злой воли умирающего колдуна. Мы получаем то, на что нам хватает наглости и беспринципности наложить лапы. И всегда, всегда мы связываемся с кем-то в Абиссе или Бааторе. Обычно у нас всего один или два контракта, но Джерро превзошёл все мыслимые пределы. Он договаривался с баатезу и танар'ри, ухитряясь найти подход к каждому, и при том каждого же обманул. В сторону моральную сторону вопроса — уверяю, провести этих тварей даже в мелочах крайне нелегко.

Он снова усмехнулся и покачал головой не без горечи. Впрочем, не такой уж и острой, скорее, давний негатив, давно сточившийся до банального дискомфорта, вполне терпимого. Макос не жаловался на жизнь и не каялся в грехах, он просто объяснял. Слова сыпались сухо, чётко, хладнокровно:

— Выкупать душу чернокнижника — бесполезный труд, леди Райна. Все мы рано или поздно умираем, и тогда наши хозяева получают её в своё полное распоряжение навечно. Такова плата за огромную силу. Чтобы ускользнуть из лап чудовищ нижних планов, я сам извлёк свою душу и поместил её в филактерию. Таким образом я обманул своего господина, одновременно не нарушая заключённого с ним контракта, ведь там не оговаривалось, что мне нельзя так поступать. Теперь я могу считать себя относительно свободным, ведь существование лича может длиться вечно. Тем не менее, если мою филактерию разобьют — я сразу же отправлюсь к нему, и обратно уже не выберусь.

Макос пытался выбраться из ловушки, в которую сам себя загнал, точнее, сначала его мать, спутавшись с дьяволом, а потом и он. И уже понял, что ему это не по плечу, он разве что отсрочил неизбежный и прискорбный финал. Он грязный, запятнанный, провёл свою жизнь не так, многократно оступился, и ему за все возможные для лича века не отмыться. Он чувствовал себя выхолощенным, изношенным, пригодным только на то, чтобы отрывать головы тем, на кого укажет Невервинтер. Что же, всё лучше, чем вовсе никакого полезного занятия.

Подпись автора

Чем Зло сокрушать, мне сказали, ты лучше беречь Свободы и правды крупицы в душе научись... Но те, на кого поднимал я свой мстительный меч, Уже не загубят ничью беззащитную жизнь.

Я буду смотреть издалёка на пир мудрецов. Пир праведных душ, не замаранных чёрной виной. И тем буду счастлив, поскольку, в конце-то концов, Туда соберутся однажды спасённые мной.

Имело ли смысл сейчас спорить про Аммона Джерро, жив тот или мёртв? Вряд ли. Макос, если говорить начистоту, мало интересовался этим человеком и, вероятно, не будучи знакомым персонально, не имел права говорить о нём что бы то ни было. Он не понимал, как можно защищать и оправдывать такого, как Джерро, но, пожалуй, его это и не касается. Он догадывался, почему Райна могла стоять на стороне бывшего соратника... А Макос устал, и устал давно. У него не хватало ресурсов доказывать иллюзорную правоту, приводить аргументы, задавать дополнительные наводящие вопросы. Если уж на то пошло, он не удержал свою же партию, и они разошлись. Никто не прогонял Макоса и не требовал от него впредь не показываться на глаза, не избегал его присутствия, но прежняя атмосфера погибла безвозвратно. Ведь для них он ничем не отличался от окружённого ужасной репутацией Джерро. Они не разделяли мерзавцев на сорта и очень легко клеймили тех, кто не соответствовал их ожиданиям и обывательским представлениям о хорошем и верном.

Хотя его немного задевало, что, сколько бы раз он ни умер ради Невервинтера и товарищей, кто-то вроде Джерро всё равно будет лучше — но Макос был не настолько тщеславен и горд, чтобы придавать этому особенное значение. Никто из них здесь не святой, и не ему осуждать чужие методы.

Но тут он точно не уступит. За своих Макос был готов убивать безо всякой пощады. Идти по трупам, пролить сколько угодно крови. Макос не дорожил ничем крепче, нежели товариществом. И, если для достижения необходимого результата ты не нашёл, как одновременно уберечь и тех, кто рядом с тобой — ты плохо, плохо старался. Именно так Макос себя чувствовал, глядя на бездыханную Целесту, потому и без колебаний согласился на неизвестный тёмный ритуал болотной ведьмы. Он считал себя обязанным непременно вернуть Целесту любой ценой и до сих пор ничуть не пожалел о том выборе.

Пусть Макос приземлённый и недалёкий, не умеет воспарять духом или замышлять нечто настолько грандиозное, что пара-тройка десятков смертей — пустяковый сопутствующий ущерб. Но то, что он имел — убеждения и принципы. Не исключено, что дурацкие, наивные или примитивные — они принадлежат Макосу, и ему плевать.

— Простите, но мне не дано разделить высший смысл принесения в жертву других ради какой изволите цели. Это недопустимо для меня, и я не позволю подобному произойти в моём присутствии.

Пусть леди Райна толкует это как ей заблагорассудится. Макоса даже нельзя назвать придворным, потому что лорд Неверэмбер не был коронован, он просто боец с мировоззрением бойца. Сила отряда заключалась для него в единстве, и, если приходится кого-то бросить — значит, плохо продумали альтернативы. Если бы Макос являлся личностью, которой нормально отдавать других ради своей победы, занимающейся всем тем, что вытворял Джерро — его судьба сложилась бы совершенно иначе. Однако, Макос не желал видеть, как кто-то умирает, в нём хватало жара и решимости, чтобы попробовать исправить положение вещей в мире. Хоть где-то и что-то, пусть в мелочах, но облегчить участь любимого города. Он влез в осаду Невервинтера, увидев, как войска обороны терпят поражение. Макос ни с кем там не был знаком, просто не утерпел и вмешался.

И до сих пор он поступал так же. Не проходил мимо, видя, что происходит неладное. Его мечта, его долг — сохранить как можно больше жизней.

— Нам пора. С тэйцами нужно закончить до того, как рассветёт.

***

У Красных волшебников память на лица и впрямь можно было считать выдающейся. Лояльные Невервинтеру входили в список предпочтительных мишеней, стоящих в списке на устранения в самом верху. Макос не рассчитывал на тёплый приём, заявившись как есть, никто его и слушать бы не стал, подняли бы тревогу, едва завидев тифлингов, и пришлось бы им отбиваться от всех сразу.

Подступы к расположенной на невысокой горе стоянке тэйцев охраняли бесы, эринии и рогатые дьяволы. Они прогуливались вокруг подножия, переговариваясь ужасными для слуха смертных голосами. Похоже, они переругивались, но напряжёнными не выглядели.

— Мы должны проскользнуть мимо них без шума, иначе нас очень быстро разорвут на части. Вы это умеете? — вполголоса прошептал Макос.

Он бы предпочёл отправить их назад в ту клоаку, откуда они были призваны, но адекватно оценивал шансы.

Подпись автора

Чем Зло сокрушать, мне сказали, ты лучше беречь Свободы и правды крупицы в душе научись... Но те, на кого поднимал я свой мстительный меч, Уже не загубят ничью беззащитную жизнь.

Я буду смотреть издалёка на пир мудрецов. Пир праведных душ, не замаранных чёрной виной. И тем буду счастлив, поскольку, в конце-то концов, Туда соберутся однажды спасённые мной.

Артефакты баатезу могли вообще не срабатывать в лапах танар'ри, а могли и убить на месте... однако, надежда Макоса на то, что сфера вообще не распознает его как живое существо, оправдалась. Всё прошло замечательно, не считая лёгких ожогов на ладонях. Подобные мелочи не значили для Макоса почти ничего, и он огляделся, оценивая обстановку, в которой они оказались. Лагерь, в общем-то, не представлял из себя ничего выдающегося и располагался на плоской, будто аккуратно срезанной, вершине утёса. Они с Райной оказались чуть ниже, укрытые краем скалы и парой больших камней. Сама география этого места играла им на руку.

— Вам, как я погляжу, действительно нравятся рискованные предприятия, — одобрительно усмехнулся чернокнижник. — Взгляните-ка, там, похоже, в самом разгаре настоящий спектакль.

И правда, несколько Красных волшебников на чём свет стоит бранились с двумя разительно отличающимися от них людьми в характерной одежде Культа Дракона. Заклинания и оружие в ход ещё не шли, но на слова они не стеснялись, и, если вычленить суть из многочисленных взаимных оскорблений, культисты возмущались, что тэйцы чересчур эксплуатируют их драгоценных искусственно выведенных и тщательно дрессированных драконов, используя их как пушечное мясо. Кроме того, они напоминали, что последнее крупное поражение, из-за которого Тиамат пришлось вернуться в Баатор, а Невервинтер праздновал "безобразную победу", было именно на их счету, а, точнее, из-за постыднейшего провала Рата Модара. Мол, именно его тактические и стратегические ошибки, а также недостаток магической силы в решающем сражении и привели к подобной роковой катастрофе. Теперь Тиамат заперта там, внизу, и гневается. Тэйцы предлагали строптивым собюникам катиться на все четыре стороны и умереть под стенами ненавистного Невервинтера, который с удовольствием положит конец их мучениям, и пачкаться об такую шваль самим Красным волшебникам не придётся. Или, если богиню требуется ублажить, чтобы она отозвалась на молитвы и вернулась снова — культисты могут сами пойти и лечь на алтари. Всё равно другой пользы от них нет, даже слуги из таких неудачников получаются туповатые и неуклюжие. Один из посланцев Культа схватился было за рукоять клинка, но товарищ вовремя придержал его за руку.

— Дело, кажется, сложнее, чем я думал, и, одновременно, проще, — произнося эту фразу заговорщицким шёпотом, Макос был доволен до откровенного злорадства, хотя в его исполнении это была тяжёлая и суровая эмоция, несущая больше злости, чем радости. — Если после такого мы в обличье тэйцев совершим налёт на любой из принадлежащих Культу объектов, они действительно могут заняться взаимной резней.

Он, честно говоря, рассчитывал на продолжение представления, но культисты ушли, пусть и несолоно хлебавши, но целыми и невредимыми, тэйцы разве что уничижительно посмеялись им вслед. Правда, ощущать своё безусловное превосходство им оставалось, мягко говоря, недолго.

Макос улыбнулся и поднял руку, направляя её ладонью наружу и чуть сгибая пальцы. Один из Красных волшебников буквально поднялся в воздух, скребя горло пальцами так, словно пытался сорвать невидимую удавку. Жизнь покидала его на глазах, неумолимо утекала прочь, тёмная магия лича выпивала её без остатка. У Макоса светились глаза, по-настоящему светились пронзительным пламенем. Убийство как будто доставляло ему удовольствие, он упивался происходящим, внимательно наблюдая за агонией, судя по выражению лица, жестокому и суровому, хотя это на самом деле и было вовсе не так. Впечатление — штука коварная.

Как бы то ни было, ни тэйцы, ни культисты явно не умели останавливаться вовремя, и это станет причиной их безвременной смерти.

Подпись автора

Чем Зло сокрушать, мне сказали, ты лучше беречь Свободы и правды крупицы в душе научись... Но те, на кого поднимал я свой мстительный меч, Уже не загубят ничью беззащитную жизнь.

Я буду смотреть издалёка на пир мудрецов. Пир праведных душ, не замаранных чёрной виной. И тем буду счастлив, поскольку, в конце-то концов, Туда соберутся однажды спасённые мной.

Как только они покончили с тэйцами, Макос присел рядом с большим, весьма тяжёлым на вид походным сундуком, изучая замысловатый замок. Ему сейчас не хватало навыков Зуны, способной, казалось, шутя и с прибауточками вскрыть что угодно. Возможно, зря он не позвал её с собой, как Райна пригласила этого странного лунного эльфа, что так ловко ухитрялся всем видом сочетать одновременно смирение, скромность - и обычно не свойственное этой ветви эльфийского народа необъятное высокомерие, присущее обычно солнечным.

Макос не позволял Райне разрубить замок мечом, ведь любая ошибка могла стоить им всего содержимого сундука, и пришлось бы идти искать стоянку другого отряда. Он считал клинок Гит крайним аргументом, если ничто другое не сработает. Макос положил пальцы на замок, что-то шепча себе под нос, и бледно-лиловое свечение перекинулось от его ладони на кусок металла, проникло в изящную узкую скважину. Что-то щёлкнуло, и замок открылся. Макос с лёгким нетерпением уверенно откинул крышку.

Помимо пяти аккуратно уложенных алых мантий волшебников там покоились какие-то загадочно мерцающие артефакты, сделанные из непонятных материалов, и даже тускло светящийся шар прорицания. Вот это уже настораживало - хотя неважно, конечно, сколько знали о бойцах Невервинтера убитые тэйцы, но такие же сферы, возможно, имелись и в других лагерях. Чернокнижник аккуратно извлёк две мантии, после чего небрежно уронил внутрь сгусток фиолетового пламени, которое тут же начало поглощать имущество тэйцев. Нет, Макос был вовсе не дурак поживиться трофейными артефактми и магией, но эти вещи слишком уж подозрительно выглядели - так, словно не то что прикасаться к ним, но даже смотреть уже грозило осквернением. Он мог разобраться с их секретами, и, возможно, для Невервинтера в этом было бы подспорье... но, уже подвергнувшись остракизму за выбор методов, Макос теперь вёл себя куда осмотрительнее. Для него цель чаще всего оправдывала средства, но, если они будут сражаться оружием врагов, то рискуют рано или поздно сами стать такими же. И менее всего новые промахи простят ему. Пожалуй, хорошо, что Райна рядом - общение с кем-то, для кого граница между добром и злом ещё не размылась, пойдёт на пользу.

Холодный колдовской огонь поглощал предметы без остатка, и, покончив с ними, судя по всему, возьмётся за сам сундук. Мечущиеся сполохи выглядели почти живыми и разумными, они словно бы точно понимали, что и зачем делали. Обман зрения, конечно, однако же, весьма убедительный.

- А дальше возвращаемся за зельем к вашему магу, - флегматично заметил Макос. - Затем я проведу вас в подземелья крепости, где держат рабов. Их не пытают, но заставляют работать на износ, а затем, когда они больше не могут выдерживать этого, добивают. Те, кто проживёт до самого конца, будут принесены в жертву Тиамат, так она получит достаточно сил, чтобы вновь не отправиться в Ад, едва лишь её вызволят.

Удивительно, почему все эти личности никак не могли отступиться. Макос лишь гадал, чем таким для них была Королева Драконов, что они продолжали пытаться освободить её, любой ценой, во что бы то ни стало. В мире было полно других богов, куда надёжнее, тёмных, светлых или нейтральных, разной степени безумия и кровожадности - найти замену вовсе не сложно. А им вынь да положи пятиглавого монстра, страдающего самолюбованием. Если бы Тиамат стоила их молитв - они бы не выглядели такими жалкими. А ведь такими же, как эти безмозглые фанатики, предстояло прикидываться. Хотя бы в такие моменты Макос всё ещё чувствовал, что поступает правильно - делает мир чуть лучше. Несёт надежду. Значит, и для него самого тоже не всё потеряно.

Подпись автора

Чем Зло сокрушать, мне сказали, ты лучше беречь Свободы и правды крупицы в душе научись... Но те, на кого поднимал я свой мстительный меч, Уже не загубят ничью беззащитную жизнь.

Я буду смотреть издалёка на пир мудрецов. Пир праведных душ, не замаранных чёрной виной. И тем буду счастлив, поскольку, в конце-то концов, Туда соберутся однажды спасённые мной.